Год Быка
Шрифт:
И тогда этот процесс становился более слышимым и будящим. А от этого неожиданного и громкого шума Платон даже иногда вздрагивал. Но и к этому он постепенно привык.
И тогда сквозь этот шум иногда до него стали доносится и другие звуки, более яркие, выдавая собой припозднившихся дачников, не смирившихся с ранней темнотой, и невозможностью трудиться допоздна.
Да и сам Платон часто нарушал тёмную тишину своего участка то позвякиванием ручки ведра при наборе воды из крана, то глухими постукиваниями о шиферный забор пластмассовым ведром при его очистке над компостной кучей.
Несколько первых сентябрьских, солнечных и тёплых дней позволили Платону убрать урожай овощей и подготовить грядки к зиме.
Собирая последние огурцы, он обнаружил среди них и диковинные.
Один из них напомнил ему о предстоящем приведении в полную боевую готовность очень важного члена его тельного коллектива, его младшего и верного друга.
А ведь это тоже знак мне! – решил впечатлительный.
В пятницу вечером Платон случайно по телевизору увидел сводный концерт, на котором Валерия исполнила свои старые «Часики».
Прослушав текст, в котором были слова «обними и обмани меня», Платон предложил жене эту песню переименовать в «Тик – трах!».
На что Ксения прозорливо ответила:
– «У кого, что болит, тот о том говорит!».
Однако муж успокоил её:
– «Нет! У кого не болит, тот о том говорит!».
Платон ведь всегда отличался точностью. Даже раньше к своим бывшим любовницам он всегда приходил точно в назначенное время, как часы: тик – трах, тик – трах, тик – трах!
К Ксении же он пока приходить не решался. Та категорически не принимала нынешнее состояние его тикалки.
На этот раз они субботу провели в Загорново, в воскресенье, утром отбыв в Купавну, откуда Ксении было ближе до дома.
В понедельник, 7 сентября, новая волна вышедших на работу отпускников пополнила ряды пассажиров утренней электрички.
Но в ней оказались и наперебой громко говорящие маленькие дети, напомнившие Платону стихи Агнии Барто:
– «А у нас на даче растёт Антоновка!» – похвалилась девочка.
– «А у нас… а у нас… Семёновка, вот!» – достойно ответил ей мальчик.
День пролетел незаметно, зато Платон смог дописать стихотворение о приходе осени.
Всё позже вставало за домом светило, Поздней отправляясь по небу в свой путь. Всё раньше за лесом садилось Ярило, И сумраком день сокращая чуть-чуть. Меня по утрам своим светом будило В назначенный час, откровения суть. Оно меня встать поскорее просило, Лучом ослепляя глаза, просто жуть. И я с ним играл, то в гляделки, то в жмурки, С трудом разлепляя ресницы свои. Лучи проникали во все закоулки, Собой освещая владенья мои. Но разум сказал мне: «Вставать ещё рано!». И вновь погрузился я в сон, в дремоту. Но Солнце будило лучом меня рьяно. Пришлось жалюзи опустить к животу. От света тогда я к стене отвернулся, Ресницы сильнее, зажмурившись, сжав. И шелесту их я во сне удивился, С улыбкой лицу удивленье придав. Боролось со мной бесполезно светило. Ведь утренний сон вскоре вновь обуял. Теплом чрез окно лишь меня озарило… Будильник проснулся! Вот тогда я и встал. Оно с ним как будто вчера сговорилось Поднять меня нежно с постели, с утра. И тупости ленной моей удивилось, Будильнику дав вдохновенье тогда. Прошло три недели, и всё изменилось: Будильник трезвонит, а Солнца всё нет?! С задержкой ко мне оно всё же явилось, Как будто с вопросом: «Проснулся? Иль нет?!». И вывод логичный я сделал в то время: Вставать лучше с Солнцем, поверьте, друзья! Ведь осень за лесом вставляет луч в стремя. Её ждут и Солнце, и лето, и я!На обратном пути поэт заметил, как в густой, высокой траве около строящегося дома старушка пасла коз, разговаривая с ними, как с людьми.
Платон вспомнил, как не так давно он встретил этих же коз непосредственно при выходе из магазина. Они мешали входу и выходу. Писатель попытался, было, панибратски с ними договорится, чтобы они вышли на улицу. Но те не поняли русский литературный, зато уловили его игривый тон.
Хорошо, что Платон вовремя увидел загоревшиеся искорки озорства в глазах парнокопытных, так как рогатые сразу же подтвердили это весьма недвусмысленным мотанием остророгих голов. Хорошо хоть, что Платон, придержав ближние к себе рога, успел выскочить из магазина. Но это было летом.
А сейчас, в самые первые дни сентября, студенты, едущие утром на электричках в Москву на занятия, полные летних впечатлений, всё ещё громко щебетали.
Но уже в последующие дни они, сморенные подзабытыми заботами, крепко спали. Жизнь входила в своё обыденное русло.
За окном летящей электрички Платон заметил появление на деревьях и кустах новых красок, ярче прежних. Осень набирала свою красоту.
Относительную тишину вагона периодически прерывали звонки мобильников и громкие ответы абонентов.
Интересно, получается! – мелькнуло в сознании Платона – Раньше, в старину, из карманов доставали старинные часы, нажимали кнопочку, и крышка циферблата открывалась!
Платон это хорошо помнил, так как одно время щеголял таким отцовским подарком.
А теперь? Почти то же самое, только в мобильнике! – неожиданно сделал вывод наблюдательный.
Первая декада сентября выдалась на редкость сухой, тёплой и солнечной. Возвращаясь каждый день с работы на дачу, Платон обратил внимание на то, что дачные окрестности обезлюдили. В магазинах народу стало меньше. Мало людей шло и с электричек. На дачах тоже стало тихо и пустынно.
Проходя по дачному садоводческому товариществу, Платон ещё издали увидел двух одиноких женщин, шедших ему навстречу. Но без очков он их не разглядел. И только вблизи понял, что это две Татьяны, одна из которых – соседка Гусева.
Поравнявшиеся с Платоном, одарившие его улыбками, ещё сохранившие стать и красоту женщины тут же отметились устами Татьяны Гусевой комплиментом мужчине:
– «А мы идём и издали любуемся тобой!».
Но Платон никак не прореагировал, переведя разговор на магазины и продуктовую палатку.
Женщин можно было понять. Татьяна Гусева давно была вдовой. А муж другой Татьяны вместе с возрастом потерял и внешнюю физическую форму, впрочем, другую тоже, пролив из неё и часть своего содержания.
Так что две озабоченные квази бабки давно намекали Платону на совместные сексуальные приключения. Но тому это было не интересно. Он глядел только на относительно молодых, в крайнем случае, среднего возраста, стройных и женственных женщин. А точкой отсчёта была его жена Ксения. Все, кто был старше жены, его уже не интересовали. К тому же Ксения превосходила и своих ровесниц. Ну, а кто помоложе… другое дело!