Год дурака

Литтмегалина

Пытаясь приспособиться к собственным и моим изменениям, Роланд едва не лопался от напряжения, как паровой котел. Есть много способов снять стресс. Покатать в ладони деревянные шарики. Сложить пасьянс. Нарисовать пейзаж акварелью. Заняться диким сексом с пожилой уборщицей прямо на рабочем столе. Роланд выбрал последнее. Что не устраивало его в акварели?

Я выскочила из кабинета, и вслед мне раздался скорбный клич, приглушенный телесами уборщицы:

— София! Соня! Соня!

Он нагнал меня в конце коридора. Шустрый, даже при том, что руками придерживал штаны, которые еще не успел застегнуть.

— Соня! Я… не хотел. И это было впервые. На меня столько всего навалилось в последние недели, и… я не знаю, что на меня нашло.

Он продолжал еще что-то лопотать, но осекся, увидев мое лицо, растягивающееся и кривящееся в безумнейшей, неудержимой улыбке.

— Ты собираешься плакать или смеяться?

Булькающие звуки, вырвавшиеся из моей глотки, разрешили его сомнения. Я спустилась вдоль стены и забилась в смеховых конвульсиях. Он изменил мне! Изменил! В такие моменты начинаешь верить, что бог существует и все-таки как-то заботится о нашем психологическом благополучии, пусть и выбирает иногда странные методы. И как же нелепо, что Роланд, патологически боящийся даже обычной комнатной пыли, изменил мне с уборщицей, женщиной, целыми днями возящейся в грязи. В процессе она даже не сняла рабочего халата!

— Соня… я мерзавец… я себя ненавижу… я понимаю, что… — бормотал уже ничего не понимающий Роланд.

— Все в порядке, Слава. Наверное, ты просто изнемогал от недостатка грязи в организме, вот тебя и прорвало. Да и ваша разница в возрасте… не мне говорить. Я сама предпочла парня помоложе. Наверное, она хороший человек. Скорее всего, так оно и есть.

— Что? О каком парне ты говоришь?

Я посмотрела на него снизу вверх, улыбаясь, как олененок Бэмби.

— О, ты его знаешь. Эрик. Я тоже тебе изменила. Ну мы с тобой были и парочка! Стоили друг друга!

— Были? — тонким голосом повторил Роланд и уронил штаны. Наверное, это могло бы показаться смешным, но только стороннему наблюдателю, не участникам диалога. Хотя я все же надеялась, что здесь нигде не притаились сторонние наблюдатели. Если не считать гребаных видеокамер через каждые десять метров.

— Мы расстаемся, Ярослав.

— Если ты мне изменила, и я тебе, мы можем просто простить друг друга и сделать вид, что ничего не произошло.

Он все еще хватался за соломинку. Но я покачала головой.

— «Два неадеквата — это слишком много для одной пары», — сказала злая Диана, и она была права. У нас нет будущего. Но, знаешь, ты хороший. И тебя ждет нечто прекрасное — без меня. Только, пожалуйста, найди толкового психотерапевта. Я тебе очень советую.

Он стоял ошеломленный, все еще со спущенными штанами. Я поцеловала его в щеку, в этот момент понимая, что, хотя у нас не было будущего, наше недолгое совместное прошлое было не таким уж и плохим, и вышла, выпорхнула, как птица, наружу. Я чувствовала под крыльями ветер. Я почти ничего не весила. Я свободна!

Теперь я знала, с кем я хочу быть. И пока мне еще хватало смелости, чтобы сказать ему об этом.

К сожалению, метафорические крылья не могли в буквальном смысле доставить меня до места. Пришлось ловить маршрутку. Та тащилась невероятно медленно. Кроме того, в ней не было места для крыльев.

Наконец я взбежала по лестнице, ударила по звонку, и дверь мне открыл… открыла… Я моргала на нее, не веря своим глазам: длинная девица, подведенные глаза, сиреневые туфли на шпильках. И ничего больше. Только костистое тело без единого волоска.

Я не знала, что сказать. Я впала в шок.

— Привет, — выпятив нижнюю губу, девица сдула упавшую на глаза прядь волос. — Узнала меня?

— Н-нет.

— Странно. Я же Жанна Лав, ну или Любименко, если так тебе понятнее.

— Ж-жена Эр-рика? — осенило меня.

— Ну не только… в смысле, у меня же еще карьера. С Эриком это мы на сейчас съехались.

Я развернулась и побежала прочь. Лицо горело, как будто кипятком плеснули.

— Эй, ты куда? — закричала Жанна. — И кто ты вообще такая?

Я спрыгнула, проскочив сразу восемь или десять ступенек, и чудом приземлилась без переломов. Минуту назад я знала, кто я. Но сейчас уже нет.

На улице тяжелыми мокрыми хлопьями валил снег. Я пробежала сто метров, но выдохлась и пошла пешком. Мне было трудно дышать, но я не плакала. Плачешь, когда болит голова или когда день не задался. Когда рушится весь мир, слезы кажутся бесполезными. Куда я иду? Зачем я иду? Может, просто лечь здесь в сугроб и, как медведь, заснуть до весны с надеждой, что времена изменятся к лучшему?

И тут я снова его увидела. Моего преследователя. Не скрываясь, он сверлил меня глазами. Я пошла прямо на него.

— Кто вы? — мой голос звучал хрипло, как карканье замерзшей вороны.

Он попятился.

— Кто вы? — закричала я. — Отвечайте! Либо вы ответите, либо я дух из вас вышибу!

И как я планировала вышибить из него дух с моим-то ростом метр с кепкой? Тем не менее он был впечатлен.

— Не надо, Соня, не сердись.

— Объясняйтесь, — игнорируя свое имя, я свирепо топнула сапогом, взметнув сноп снежных брызг.

— Я твой отец.

Я улыбнулась маниакальной, больной улыбкой. После такой люди в фильмах пускают себе пулю в висок.

— Очаровательно. Вдруг объявившийся отец. Теперь моя жизнь окончательно превратилась в дешевый мексиканский сериал. Так последуем же традиции — прервемся на самом интересном месте! Не желаю вас слушать!

И, лихо развернувшись на каблуках, я зашагала вниз по улице.

[1] Телесериал «Друзья» (Friends, 1994–2004 гг.), 3 сезон, 16 серия — «Эпизод, когда наступает утро после».