Год дурака
Шрифт:
А нет, показалось. В человеческих чувствах он разбирается как лягушка в градостроительстве.
— Знаешь, поезжай-ка ты в Москву.
Ночью мне приснился изнуряющий сон, в котором я перемерила сотню платьев, но все они либо жали так, что я не могла дышать, либо были так велики, что едва позволяли мне передвигаться. Однако, оставаясь нагой, я не могла переносить вида моего тела, казавшегося странно деформированным. Это было невыносимо, но когда сон сменился, все стало еще хуже. Теперь мне снилось, что у меня изо рта вываливаются слова: зеленая заколка с надписью LOVE, обрывок журнала,
— София. София. София! — голос Роланда с трудом пробивался через весь этот гвалт.
Я с трудом разлепила глаза. В висках жарко, тяжело стучала кровь.
— Твой будильник звонил, — Роланд смотрел на меня сверху вниз, уже полностью готовый к выходу.
— Не слышала, — я попыталась сесть, но обнаружила, что это не так-то просто. — Мне нехорошо. Голова болит.
— Может, ты заболела? — предположил Роланд, делая быстрый шаг назад.
— Вполне возможно, — злорадно согласилась я. — Ты уедешь, и я умру здесь одна.
— Ты преувеличиваешь. Я вызову тебе врача. А мне пора идти, иначе я опоздаю на самолет.
— Тебе так обязательно улетать?
— Конечно. Это работа.
А это всего лишь жалкая больная я. Выбор очевиден.
— Не зови врача. Я хочу, чтобы возле моего гроба люди говорили: «А он ей даже врача не вызвал».
Роланд не понял моего сарказма и все-таки позвонил врачу. Прибывшая пухлая докторша нашла меня в совершенно разобранном состоянии и назначила римантадин и жаропонижающее. После ее ухода я позвонила Ирине сообщить о выходе на больничный. Ирина пожелала мне выздоровления тем сладеньким фальшивым тоном, каким тетки на вещевых рынках девяностых годов говорили: «Вам очень идет».
Дела были сделаны, и я в изнеможении вытянулась на кровати, вслушиваясь в гулкую тишину пустой квартиры. Мне кажется, или Роланд поступил по-свински, оставив меня одну в таком состоянии? С другой стороны, когда он уезжал утром, у меня еще не было головокружения и температуры 38… Это одна из самых неприятных вещей в отношениях: ты размышляешь, а не скотина ли твой спутник, и вроде бы решаешь, что не скотина, но тем не менее продолжаешь думать об этом, не в силах принять ни отрицательный, ни утвердительный ответ.
Я почти впала в кому, погрязнув в своих терзаниях, когда зазвенел дверной звонок. Кто это? Роланд что-то забыл? Нет, он никогда ничего не забывает. Юра? Нет, его никто не звал. Друзья решили меня навестить? Ха-ха, у меня нет друзей. Я натянула одеяло на голову и сжалась в клубок. Звонок повторился. «Этот человек не может знать, что я осталась одна», — сказала я себе. Если только он не следил за подъездом с самого утра… Да кому я могла понадобиться? Зачем? Украсть меня и потребовать выкуп? «Что значит «принести мешок с мелкими немечеными купюрами на
Все, больше не звонят. Я встала, кутаясь в одеяло, подкралась к двери и выглянула в дверной глазок, надеясь, что меня не встретит там дуло пистолета. Никого. Ушел. А вдруг он спрятался в подъезде и ждет, когда я выйду из квартиры, чтобы схватить меня? Мне нужен римантадин. И успокоительное. И еда (конечно, холодильник набит белковой пищей Роланда, но я лучше сожру собственную ногу, как в рассказе Стивена Кинга, чем притронусь к его несоленой курятине в соевом желе). Я не могу безвыходно просидеть в квартире полторы недели!
Та-а-ак, я должна взять себя в руки. Мой мозг чудит из-за повышенной температуры, что спровоцировало приступ паранойи, но в действительности мне нечего бояться. Очередной звонок заставил меня подпрыгнуть и с визгом убежать в комнату. Непоследовательность — извечная женская проблема. Никогда не знаешь, что сделаешь в следующий момент.
В комнате звонок слышался даже отчетливее. Непонятно. А, мой мобильный, сообразила я, отвиснув. Номер не определен. Страшно…
— Да? — выдавила я чуть живым от страха голосом, нажав кнопку «Принять».
— Привет.
Это был Эрик, и я рухнула на кровать, обессилев от облегчения.
— Привет!
— Просто решил узнать, как у тебя дела.
Мы не общались с самого Нового года, и что-то мне подсказывало, что позвонить для него было не так уж и «просто».
— Чудесно. У меня грипп или вроде того, и я паршиво себя чувствую. Ну а так все замечательно. Кстати, Роланд уехал, что тоже вполне себе хорошо, и незнакомец названивал мне в дверь, напугав до полусмерти, но и в этом не было бы проблемы, не будь я столь впечатлительной натурой.
— То есть все отвратно?
— Я этого не говорила, — уверенно возразила я.
— Почему этот тип оставил тебя одну в таком состоянии? — взорвался Эрик.
— У него работа. И он занят. И ему надо было ехать в Минск или еще куда-то. И, в общем, он не виноват, потому что он занят. В смысле у него дела, потому что ему надо работать.
— Я в ужасе от того, как буксует твой мозг. Диктуй адрес, я еду.
— Но…
— Давай пропустим ту часть, где ты меня отговариваешь.
Через тридцать минут он был у меня. Я так ослабла, что едва смогла подползти к двери, но мое сердце пело. Он был прекрасен, как первый весенний луч. Как выросший на помойке цветок мать-и-мачехи, контрастирующий с окружающим его безобразием. Так, как только может быть прекрасен парень, увлекающийся разработкой компьютерных игр.
— Уютно, как в Антарктиде, — изрек он, с сомнением оглядывая белые стены.
— Зато просторно, не то что в моей халупе, — возразила я.
— Выглядишь ты прескверно.
— Как и всегда, собственно.
— Не напрашивайся на комплименты. Дело серьезное. Тебе нужен уход.
— Чей уход? Ты уходишь?
— Вот я как раз об этом.
— Я смогу о себе позаботиться.
— Ты же не отказалась от своей квартиры. Ничего не мешает вернуться. И я буду поблизости.
«В этом суть, Эрик, — подумала я, — в этом суть».