Год дурака
Шрифт:
— Мама, это София, — представил меня Роланд. — София, это моя мама — Элеонора Викторовна.
Элеонора Викторовна кивнула, придирчиво оглядела меня от подбородка вниз и протянула руку. Рука была морщинистая и короткопалая. Я не знала, что с ней делать. Поразмыслив, пожала, и по лицу Элеоноры Викторовны поняла, что совершила непоправимую ошибку.
— Проходите, — она коротко обняла сына. — Отец пока задерживается.
Квартира с высокими трехметровыми потолками была выдержана в красно-золотой гамме. На свет здесь не расщедрились, на отопление тоже, отчего возникали ассоциации со склепом. Выйди мне навстречу сам граф Дракула, закутанный в три свитера, я бы не удивилась.
Стены громадной столовой оживляли унылые пейзажи. Наверняка, подлинники, нарисованные знаменитыми художниками в дни похмелья и болезни. Когда мы расселись за большим овальным столом на неудобных антикварных стульях роскошного вида, раздался звонок.
— Папа, — пояснил Роланд и вышел встречать.
Вернулся он с высоким мужчиной с гривой серебристых волос и разгоняющей тьму этого помещения улыбкой. Несмотря на разницу в несколько десятков лет и килограммов, Роланд и его отец были очень похожи. Отец Роланда вел под руку высокую женщину лет пятидесяти со светлыми крашеными перьями волосами. А за ними, в блестящем черном платье шла… Ирина.
Я уставилась на нее. Она на меня. Это было как в сцене из вестерна, когда музыка стихает. Ирина машинально шагнула назад, потом снова вперед, но собралась и приняла свой обычный надменный вид.
— София, — указал на меня Роланд.
— Борис Олегович, — отец Роланда поцеловал мою руку, для чего ему сначала пришлось оторвать ее от стола, а потом разжать стиснутые в кулак пальцы. Получилось неловко, но он как будто бы ничего не заметил.
— Лиля, — представилась женщина с перьями. — И наша дочь — Ирина.
Ирина холодно кивнула, как будто видела меня впервые.
Так… либо Лиля говорила о себе во множественном числе, либо она имела в виду, что Ирина дочь ее и… Бориса Олеговича. Что-то не припомню, чтобы Роланд упоминал, что его родители в разводе…
Мы разместились — Элеонора Викторовна во главе стола, Роланд и я по одну сторону, Борис Олегович, Лиля и Ирина по другую. Повисла столь напряженная тишина, что пролетай под потолком стая голубей, они бы все дружно обгадились. И тут Элеонора Викторовна отчетливо произнесла:
— Весь гадюшник в сборе.
— Начинай свиваться в кольца, дорогая, — любезно призвал Борис Олегович.
— Как чудесно собраться всей семьей, — изрек Роланд, обводя присутствующих довольным взглядом. — Давно этого не случалось.
— Бог миловал, — буркнула Элеонора Викторовна. — Татьяна, салаты.
Откуда ни возьмись, возникла маленькая женщина с большим подносом, заставленным тарелками. Поднос опасно кренился и, казалось, весил не меньше ее самой. Лиля поспешила помочь, переставляя тарелки на стол.
— Не прогибайся, — сурово приказала Элеонора Викторовна. — Ты и без того прогибалась более чем достаточно, когда мыла здесь полы.
Лиля вздрогнула и застыла с низко опущенной головой.
— И ведь добилась своего, — осклабился Борис Олегович.
— Завещание покажет.
Все принялись за салат. Я была настолько шокирована происходящим, что едва могла глотать, и только налегала на вино в надежде, что оно поможет мне расслабиться — до тех пор, пока Роланд не отодвинул мой бокал. На его месте я бы больше тревожилась о поведении его родственников.
— Элеонора Викторовна, мне хотелось бы с вами посоветоваться. Я рассчитала свою домработницу. Может, вы посоветуете, куда обратиться, чтобы нашли приличного человека? — заискивающе начала Ирина.
Элеонора Викторовна снисходительно улыбнулась.
— Это не ко мне, дорогая. Я когда-то наняла твою мать.
— Даже самый умный, самый проницательный человек может ошибиться, — страстно запротестовала Ирина. — К тому же недостойные люди так хорошо маскируются под порядочных!
«Мерзавка», — подумала я. Даже не подумала вступиться за мать. Да и Борис Олегович знай себе пожирает вторую порцию салата, как ни в чем не бывало.
— Ты все понимаешь, Ириночка, — вздохнула Элеонора Викторовна.
— Такие попадаются подчиненные, — подвякнула Ирина.
«А уж какие начальницы», — подумала я.
Элеонора Викторовна покачала головой и недовольно понюхала бокал с вином.
— Татьяна! Горячего и водки!
В ту же минуту Татьяна внесла фаршированную рыбу с картофелем и графин кристально прозрачной ледяной водки. Едва ее разлили по рюмкам, как Элеонора Викторовна и Борис Олегович залпом опустошили свои.
— Что ж мы без тоста, — опомнился Борис Олегович после второй порции. — Славик, скажи тост.
— Минуту, — Роланд открыл в своем смартфоне текстовый файл и прочел: — Так выпьем же за этот вечер, теплый, как материнское молоко, и игривый, как шампанское.
Снулые лица присутствующих наводили на мысль, что вскормлены они были не материнским молоком, а чистым уксусом. Элеонора Викторовна выпила, не закусывая. Ирина лакала мелко, как крыса из лужи.
— Сейчас начнется, — пообещал Борис Олегович, когда Элеонора Викторовна снова наполнила свою рюмку. — Смертельный номер: брюнетка разгрызает блондинку напополам.
Элеонора Викторовна и глазом не моргнула.
— Поразительно, как бывает, — начала она, надкусив рыбу. — Казалось бы, вульгарная прислуга, ни образования, ни интеллекта, рожает незаконную дочь… девочка безнадежна с такой наследственностью. Но что-то в ней пересиливает и сейчас, к ее чести, я могу сказать, что Ирина совсем не похожа на свою мать.
— Спасибо, — растроганно захлопала ресницами Ирина.
— Зато явное сходство с братом. Ярослав, ты ощущаешь родство с сестрой?
— Я? Конечно, — ответил Роланд, фокусируя безразличный взгляд на Ирине.