Год лемминга
Шрифт:
Зазевавшись на спуске, поскальзываюсь. Меня успевают поддержать под локоть.
– Долго еще? – бурчу я.
– Вон там, Михаил Николаевич. Видите горбатый мостик? – сопровождающий из опергруппы показывает рукой.
– Айда. – Кирпич дорожки кончился, и я со вздохом принимаюсь чавкать ботинками по раскисшей оттепельной глине.
Мостик деревянный, со слащавенькими резными выкрутасами. Бзиковый парковый декор. На берегу дрожит человек в мокром гидрокостюме, о нем, кажется, забыли, и он сейчас начнет материться. Пригнан, пробился сквозь уличные пробки и торчит на шоссе наверху громадный фургонище с криминалистической техникой. С десяток зевак полиция держит на расстоянии от мостика. Толпы, к счастью, нет: не та погода, чтобы получать удовольствие от прогулок по парку. Хоть в малом повезло, и на том спасибо.
Холодно, по пойме гуляет ветер. От маслянистой, никогда не замерзающей воды резкий запах.
Самое главное в городе – это река, думается мне почему-то. Чтобы текла. Всегда. Непонятно, как люди могут жить у стоячей воды. Или не у воды вовсе. Вот и эта – правильная речка, хотя куда ей до нашего Осетра… Правда, Москва-река все же пошире, зато и грязи в ней…
Юлия как-то сказала, что столицу выбросило из Москвы, как метастаз. Нахваталась лексики, когда я зубрил медицину. Одних латинских терминов тысяч семь, так она и из них кое-что…
Проехали… Едем дальше.
– Личность установили?
– Пока нет. Тело выловили, документов при нем нет. На вид мужчина лет тридцати пяти – сорока. Работаем.
Голова погибшего прикреплена к туловищу тонкой полоской кожи и смотрит набок, словно откидная крышка старинной чернильницы.
– Чем это он?
– Бензопилой. Есть свидетели. Вот на этом самом мостике он и ударил себя по шее. Встал на перила и полоснул, быстрая смерть. В реку уже труп падал.
– Глаза ему смотрели? – спрашиваю.
– Смотрели. Симптома нет.
Неделю назад, наглядно подтверждая ту давно известную истину, что следствия без упущений не бывает, совершенно неожиданно выяснилось, что примерно каждый пятый самоубийца, проходивший по категории аномальных, демонстрировал ярко выраженный симптом «заходящего солнца», иначе говоря, сильно смещенные книзу зрачки, иногда почти скрытые под нижним веком, – один из классических симптомов гидроцефалии, и это при том, что среди самоубийц с этим симптомом отыскался лишь один клинический гидроцефал. Что обо всем этом думать, пока неясно. Немного утешает лишь то, что нашелся еще один общий признак, впрочем, весьма ненадежный.
Не пришей кобыле хвост, вот что. С кашей его прикажете есть, этот признак?
Топчусь, выбирая место посуше. Слякоть надоела. Весь декабрь стояли сильные морозы, а под самый Новый год раскисло так, что хоть учись кататься на водных лыжах. Разумеется, тут же началась сезонная эпидемия гриппа, и словно назло в Красноярске и Хабаровске опять вспыхнула вульгарная дифтерия, а в Николаеве среди местных гомосексуалистов и портовых шлюх ни к селу ни к городу обозначилась лихорадка Ласса, и, хотя быстро сошла на нет, нервов успела помотать достаточно. Если за последние столетия человеческая природа в чем-то и улучшилась, то только не в части сопротивляемости инфекциям, это точно. После «жемчужной болезни» в Верхоянске я вообще уже ничему не удивляюсь.
И это еще зима! То ли летом будет.
До лета, впрочем, нужно еще дожить.
Когда не тобой созданная, но тобой укрепленная линия обороны, эшелонированная в глубину лучше, чем линия Мажино, с дотами, рвами, минированными дефиле и многократно перекрывающимися секторами обстрела начинает вздрагивать, готовая прогнуться, это не просто обидно. Это страшно…
У трупа работают криминалисты из опергруппы. Лучше им не мешать. Орудие самоубийства – вот оно, лежит на куске пленки, покрытое маслянистым илом. Кровь вода смыла, конечно.
Топчусь, молчу, нервирую людей своим присутствием. Не при деле только я и двое СДЗНовцев от Нетленных Мощей. Один из них так и дышит в ухо, так и подсигивает, излагая какую-то чепуху. Отмахиваюсь, как от мухи. Работа только началась, а этот Нат Пинкертон уже лезет со своими соображениями – неумный карьерист, любит нравиться начальству… Дельных работников Нетленный, конечно, не выделил, дельные наперечет и самому нужны. Опять просить Кардинала намылить ему холку?
Придется.
Тошно-то как, господи… Всего полтора месяца назад Нетленный выезжал на «экзотику» сам – в отчаянной попытке что-то понять, в безотчетной надежде углядеть самому то, что не видно другим… Что изменилось с тех пор? Лишь то, пожалуй, что теперь вместо него на «экзотику» выезжаю я.
Радости – море!
И еще я думаю о том, как быстро меняются взгляды на жизнь. Полтора месяца назад мне и в голову не пришло бы считать массовый суицид явлением обыденным, чуть ли даже не нормальным… Привык – а воз и ныне там. Ни намека на решение – гипотезы, одни гипотезы… Проверенные, пока не проверенные и в принципе не проверяемые. Гипотезы на всякий вкус. И затупившаяся от бесконечного употребления золингеновская сталь бритвы Оккама…
Зачем я сюда приехал, что я тут мечтаю разглядеть?
Беру себя в руки, иначе очень хочется накинуться на беззащитный труп и начать пинать его ногами. Неумело, но сильно, притом так, чтобы потом стыдно стало людям в глаза смотреть… Скотина, гад, букашка человеческая, почему не жилось тебе? Сдох, как пес, а Малахов – расхлебывай…
– Свидетелей отпустим, Михаил Николаевич? – предлагает Старостин.
Ах да, свидетели.
– Нет. Давайте-ка их сюда по очереди.
Свидетелей трое, все местные. Первый – парень лет двадцати. Студент. Завалил зачет, ехал домой в расстроенных чувствах, вон он, дом, виден, вон за теми деревьями… нет, через парк не дальше, там у нас улицу перекопали, и автобус здорового крюка дает, а мужик этот, значит, вон оттуда топал, с Донелайтиса… Ясен пень, я его знать не знаю, никогда не видел… в общем, разминулись мы с ним, он быстро шел и чего-то нес на плече, дуру какую-то зачехленную… это я теперь понимаю, что бензопила, а тогда мне по барабану было… Короче, как заверещало, так я и обернулся, а он уже в речку башкой вниз пикирует, ноги врастопырку… Ну, я к мостику сперва рванул, потом в полицию звонить, объяснял ведь уже… Вы бы мне справочку какую-никакую кинули, если я вам еще нужен, а то, чую, пролечу мимо сессии…
– Ничего необычного в облике мужчины не заметили?
– Не-а. Мужик как мужик.
Ясно… Точнее, опять не ясно ничего.
– Давайте второго.
Опрятный старичок со шнауцером. Псина скулит, продрогла. Выгуливал собаку в парке, хоть это и запрещено, но где же прикажете гулять с животным?.. Нет-нет, немного не так, ваш коллега меня неправильно понял. Тот несчастный молодой человек сначала завел бензопилу, а потом уже полез на перила. Постоял секунду, не больше, и… Нет, по-моему, он молчал, а если бы и крикнул что, так я бы не услышал, я вон где был, да и пила трещала. Я кричал, а не он… то есть, когда он уже упал… Простите, я могу идти? Собака мерзнет. Как вы сказали?.. Необычного или странного? Молодой человек, если на ваших глазах кто-то отхватит себе голову, а вам это не покажется немного странным, значит, пора помирать, вот так-то. А больше ничего необычного, пожалуй…