Год лемминга
Шрифт:
О том, как Мощам удается контролировать потоки информации по компьютерным каналам, оставалось только гадать. Сетевые информтехнологии – поистине чудище обло, озорно, стозевно и гавкай… то есть лаяй… Ну да мы, санитары, люди скромные, спиртом согретые, карболкой умытые, в чужие профессиональные секреты носа не суем… если, конечно, не уверены, что его не прищемят дверью.
– Как Новый год прошел? – спросил Малахов.
– Неплохо. Жаль, тебя не было.
– Я бы вам всю компанию испортил. Подарок мой получила?
– Угу. Прелесть. Скажи, хоть Рождество-то мы с тобой вместе встретим? Только честно.
– Честно? Вряд ли.
– Малахов, ты нахал. И чего я с тобой связалась? Сколько раз мы виделись за месяц? Три? Иной раз волком завыть хочется, то есть волчицей, конечно, а тебя нет.
– Повыли бы вдвоем?
– Язва ты, Малахов… В прошлый раз много от тебя толку было? Явился пьян – ноги бантиком… Думаешь, если я русская женщина, то все стерплю?
– Подожди два года.
– О! А что будет через два года?
– Стану консультантом. Спокойная работа, непыльная. И никакой ответственности. Подождешь?
– Там посмотрим.
За окном послышался мяв – еле слышный, но Бомжу хватило и этого. Кота словно сдуло с колен леди Белсом – прижатые уши, шерсть дыбом, толстый хвостище стучит по полу перед дверью. Рррразорву!
– Ша, Бомж! Место!
– Мя!
– Господи, зверь, ну почему ты не собака!..
– Уа-аа-ау!..
– Придется выпустить, – вздохнул Малахов. – Иначе он нам жить не даст. Гладиатор с помойки.
Едва открылась щелка, кот вылетел наружу торпедой, шарахнувшись по пути башкой о дверной косяк. Против ожидания, Ольга не воспротивилась – наверно, в самом деле считала, что мужчина должен быть бойцом, а дело женщин – рукоплескать с трибун и ублажать победителей. Против такой постановки дела Малахов в принципе не возражал, хотя немедленно подумал, что ему-то, функционеру Малахову, до победы еще ох как далеко… Кручкович? Ну что Кручкович Э Ха? Завтра выяснится, что он такое. Более чем вероятно – очередной тупиковый коридор. Чист аки агнец, с Филиным не связан и ни о каком факторе Т знать не знает.
И – словно кот мог помешать вопросу – Ольга теперь привстала с тахты и смотрела так, что он понял: надо ответить. Хоть что-нибудь.
– Спецы работают, – сказал он. – Я за этим делом слежу, можешь не сомневаться. Следствие по высшему классу. Как что прояснится – я сразу…
– Значит, ничего? – она помедлила, не отрывая взгляда от его лица. – Хоть что-нибудь сказать можешь?
Малахов развел руками:
– Мотивов не нашли, а ты знаешь, как раскрываются немотивированные… Знаешь? Кстати, если ты меня обхаживаешь ради следствия, то зря – я и так сделаю, раз обещал…
– Дурак! – перебила она со злобой, и он увидел, какова в ярости леди Белсом. – Козел! Честный какой: «раз обещал…» Я тебя спрашивала, что ты будешь делать, если я под тебя не полезу? Ты мне условия ставил? Господи, ну почему вы все такие козлы!..
– Прости, – сказал он. В горле стоял комок. – Прости, я виноват. Понимаешь, показалось почему-то… Так, наваждение.
И надо было врать ей об этом ее давно мертвом Андрее, потому что иначе было нельзя. Надо было молчать о том, о чем, может быть, уже завтра – упаси бог – будет кричать весь мир…
Он дотянулся до бара, плеснул, выпил. Один.
– Ты хочешь?
– Хочу.
Он наполнил второй бокал. За дверью неистово орали коты – исполняли ритуал перед схваткой.
– Поют…
– Что? – не понял он.
– Звери поют боевую песнь. А мы так петь разучились. Мы врагам улыбаемся. Отводим душу на близких, спиваемся, нюхаем «дурь», из окон прыгаем…
Она отстранила бокал, когда он попытался чокнуться:
– Давай так.
– Ты сердишься? – спросил Малахов.
– Нет. На тебя нельзя сердиться. Тебя надо или очень сильно любить, или очень сильно ненавидеть. И по-другому не выходит, и тебе вредно.
– А ты?
На этот раз она не ответила в раздражении: «А я – насадка для…», как он боялся и чего он не хотел; она просто промолчала. И это было славно.
Коньяк, вкуса которого он с первого захода не почувствовал, плеснулся в жилах теплой волной. Сейчас все будет хорошо, подумал он. Все у нас будет хорошо. Потому что я на самом деле по ней соскучился. Может быть, если «демоний» не возразит, удастся оставить Ольгу на всю ночь…
«Демоний» возразил, и одновременно дзинькнул дверной звонок. Проклиная все на свете, Малахов поплелся к двери. Хорошо, если всего лишь охрана. Хотя нет: эти, усомнись они в чем-либо, сперва воспользовались бы телефоном… Он успел еще подумать, что надо бы на ближайшие час-два отключить всю связь, кроме «шухерной» линии – если сейчас обойдется, конечно. Неожиданные звонки в дверь редко не чреваты каким-нибудь ЧП.
На пороге, переминаясь с ноги на ногу, стоял Виталька.
Нашел время, подумал Малахов кисло.
– Ну проходи, не стой столбом. Дует.
– Пустишь, пап?
Странный вопрос Малахов пропустил мимо ушей, занятый скачущими мыслями совсем иного свойства. Во-первых, ни с того ни с сего появилось и не отпускало ощущение пустоты, будто чего-то не хватало и что-то вдруг пошло не так, как следует – нет, не то, что явился Виталька, а что-то с этим связанное – но другое. Во-вторых, предчувствие испорченного вечера вырастало в уверенность: все-таки взрослый сын и любовница в одной кубатуре – это лишнее. Не дурак же Талька, разберется. Вот зараза, наверно, придется их как-то знакомить: «Это Виталий, мой сын. А это Ольга… м-м… простите великодушно, как ваше отчество?»
Поз-зорище!..
К его огромному облегчению, ничего этого не произошло. Виталька просто кивнул Ольге – на удивление пугливо и неуклюже, так что едва ли приходилось опасаться как открытого агрессивного хамства с его стороны, так и сальных улыбочек и подмигиваний исподтишка. Осталась лишь натянутость, ну да странно было бы, не будь ее вовсе. И бог с ней. Прорвемся.
– Случилось что-нибудь? – спросил Малахов.
– Пап, ты извини. Можно тебя на минутку?
– А что, здесь нельзя?