Год Мудака
Шрифт:
Синие шарики, белые и красные…
Огромное футбольное поле стадиона «Лужники», не так давно переименованного в Стадион имени Великого Министра-Спасителя, заполняли десятки тысяч активистов ВДПР. С белыми, красными и синими шариками, рвущимися из рук в небо, они стояли в ожидании Гимна. Те, что с синими шариками, были в пресловутых безжопных штанах, символизируя сексуальную терпимость, те, что с красными — бывшие члены левых движений и партий, а те, что с белыми — правых. Красные и белые были в штанах обычных, с задницами.
Поставленное известным режиссером Микитой Нахалковым действо означало единение всех бывших политических сил под крылом ВДПР на благо Великой России. Сам режиссер сидел с мегафоном на тренерской скамейке и чего-то кричал, хищно шевеля усами, но Фрязину не было слышно.
Из умело спрятанных тут и там динамиков грянул гимн. Стадион в едином порыве вскочил с пластиковых кресел и полторы сотни тысяч голосов — мужских, женских и детских — наполнили огромную чашу проникновенными словами. Фрязин, подтягивая, покосился на забранную тонированным непробиваемым стеклом правительственную ложу, где по идее находились и Великий Министр-Спаситель, и, конечно же, Сами-Знаете-Кто. Вот смотрят они сейчас оттуда, и видят, вполне возможно, его, Фрязина. И Сам-Знаете-Кто спрашивает у Министра-Спасителя:
— А кто это такой бодрый и бравый?
— Это оперативный уполномоченный, сейчас узнаю фамилию, — говорит Великий Министр, и подносит к уху рацию, и узнает фамилию Фрязина, и произносит ее Сами-Знаете-Кому, и Сами-Знаете-Кто велит тотчас перевести бравого и бодрого оперативного уполномоченного в его личную охрану…
А может, и нет.
Может, Сами-Знаете-Кто смотрит вдаль, над гранью стадиона, и видит величественные просторы Москвы, а вовсе не думает о каком-то маленьком оперативном уполномоченном, истово орущем гимн где-то внизу. Скорее всего, так. Положено ему.
Фрязин заметил, что мужик в проходе не поет, а вовсе даже смотрит по сторонам. Он решительно отодвинул тетку справа и полез через ряды в направлении мужика, ухватил его за плечо и потряс.
Мужик с недоумением обернулся, блестя очками.
— Чего не поешь?! — заорал ему в ухо Фрязин, и тут, к стыду своему, увидел на лацкане мужикова пиджака аккредитационный бэйдж «Дейли Телеграф».
— Сорри, — сказал Фрязин, отпуская иностранного корреспондента. Тот радужно заулыбался и поволок из кармана маленькую фотокамеру явно с целью запечатлеть Фрязина. Оно бы и не стоило, но приказ был содействовать иностранцам по мере возможностей, особенно в части создания положительного образа сотрудников Управления, поэтому Фрязин приосанился, сделал задумчивое лицо и посмотрел в сторону и чуть вверх, как учили на занятиях.
Блеснула вспышка.
— Сэнкс! — улыбнулся иностранец.
— Плиз! — ответил Фрязин. — Ноу проблем. Зис из май джоб — зе гуард оф ордер энд демокраси ин Раша!
Иностранец заулыбался еще шире и спрятал камеру и даже закрыл карман на «молнию» — съезд съездом, а чтоб не сперли.
Гимн тем временем завершился. Внизу все три составные части шоу медленно маршировали под бравурную музыку, то складываясь в огромный российский флаг, то образуя причудливые цветные узоры. Нахалков отрабатывал свой хлеб.
Откуда-то сбоку выехала трибуна в виде поднявшегося на задние лапы медведя — в передних медведь как бы держал большой российский герб, а над гербом торчали микрофоны, там и должен был помещаться докладчик. Он не заставил себя долго ждать — сам Великий Министр-Спаситель обращался к соратникам по партии.
— Господа! Сограждане! — раздался над стадионом многократно усиленный голос Министра. Огромные экраны показывали вблизи его простое и открытое лицо с усталыми морщинками в уголках глаз. Недалеко от Фрязина кто-то всхлипнул.
— Сегодня мне выпала великая честь открыть второй съезд Великой Демократической Партии России! Все телекомпании и радиостанции России транслируют нашу встречу, весь мир смотрит на нас и слышит нас!
Аплодисменты.
— На пути великих свершений…
Фрязина кто-то подергал за рукав, отвлекая от торжественной речи.
Давешний иностранец.
— Кэн ай ток виз ю?
— Оф кос, — сказал Фрязин и пошел вслед за корреспондентом. Спустившись чуть ниже, где громкость выступления уже не мешала беседе, корреспондент спросил:
— Вот ю синк эбаут мьюдакс?
— Мудаков, что ли? — понял Фрязин. Все бы этим журналистам про мудаков писать. Вон им какой красивый съезд устроили, снимай и пиши — не хочу, а им все мудаки.
— Йес, йес. Мьюдакс!
— Мьюдакс ар ноу э ситизенс, — заявил Фрязин. На сей случай была жесткая инструкция, ограничивающая набор ответов. Провокации, блядь. Знаем мы их.
— Я слишать, што мьюдакс есть… особенный кэтегори… Дискриминэйшн… — сказал иностранец, лучась улыбкой.
«Русский разумеет, падла», — подумал Фрязин и завертел головой:
— Ноу, ноу! Специальный статус. Не гражданин, андерстэнд? Для граждан — все права, но гражданин есть только истинный гражданин России! Зе риал ситизен — олл зе рулез. Остальных — на хуй.
— О-о, нахуй! Сериоуз… — корреспондент закивал. — Ви ест сотрудник Кей-Джи-Би?
— Ноу Кей-Джи-Би. Управление…
— Оправленье… Йес. Ви делат спешиал функцьи? Охрана, йес?
— Охрана, ага. Йес!
— Оу… Бат…
Иностранный засранец не успел договорить, чего там у него «бат», потому что запищала рация экстренного вызова. Фрязин отвернулся от корреспондента и услышал:
— Всем в секторе шесть! Всем в секторе шесть! Ситуация «Браво»!
Это значило лишь одно — что-то случилось и нужно как можно скорее бежать.
Глава 2
Гражданские права существуют для людей просвещенных, сытых, благовоспитанных и уравновешенных.
Редактор отдела новостей телекомпании ДТП-ТВ ебал в комнате отдыха молодого подающего надежды репортера. Репортер терпел, привыкая к новой для себя сексуальной ориентации, а в наиболее трудные моменты грыз толстую кожу диванной спинки.