Год нашей любви
Шрифт:
– Хартли! – завопила я, откидывая его руку, а свою прижимая к телу.
– Думаешь, удастся отвертеться?
Он потянулся за моей рукой опять, но это было обманное движение.
У меня был старший брат, и я знала все трюки. Так что, когда вместо руки он устремился к моей талии, я обезопасила себя, прижав к телу локоть. Однако Хартли не остановился – он только поднялся на здоровое колено и нацелился на мой беззащитный левый бок. Я вскрикнула опять, когда он прижал мое левое плечо к дивану, а его свободная рука нашла сразу два места для щекотки.
Его карие глаза смотрели на
– Что здесь происходит? – Дана вышла из своей комнаты, застегивая сережку.
Отпустив меня, Хартли метнулся на свое место и схватил контроллер.
Момент был испорчен. А может, и не было никакого момента, и я все придумала. Когда Дана улыбнулась нам, я посмотрела на Хартли, но он держался так же, как и всегда.
– Кое-кто попал под раздачу, – ответила я Дане, чтобы скрыть собственное смущение, – и растерял всю свою крутизну.
– Кое-кому нужно преподать урок, – возразил Хартли, перезапуская игру.
– Рискни-ка, – предложила я.
Дана надела пиджак.
– Может, мне вызвать вам двоим няньку? Не подеритесь, ладно?
Но мы даже не ответили ей, так как заставка игры снова появилась на экране. Хартли выиграл борьбу за шайбу на этот раз, и я никак не могла ее отнять. Но мне повезло – мой вратарь отразил атаку, упав на шайбу.
– Фьюх, – сказала я. – Чуть не забил. – Я осмотрелась в поисках Даны, но она уже ушла. – Что ж, счет по-прежнему один – ноль, «Питсбург» лидирует.
– Теперь ты хвастаешься? – возмутился Хартли. – Ну ничего, я сотру эту улыбку с твоего лица!
Могу представить себе несколько способов сделать это, – прошептала мне на ухо разгоряченная фея надежды.
Игра в «Крутые клюшки» стала тем, что мы с удовольствием делали вместе, а соперничество «Брюинз» и «Питсбург паффинз» – моей новой одержимостью. Иногда мы успевали сыграть пару игр перед ужином в будни. Дана только качала головой и называла нас зависимыми. Играть было забавно, но нас постоянно прерывали звонки на мобильник Хартли. Он останавливал игру и отвечал, поскольку в то время, как у нас был вечер, Стейша уже ложилась в постель.
– Прости, – сказал он, когда звонок прозвенел в первый раз. – Но я не могу перезвонить позже. У нее там уже одиннадцать.
– Без проблем, – ответила я.
Но на самом деле это было проблемой, потому что звонки причиняли мне страдания.
– В Рим на выходные? Звучит неплохо, – говорил Хартли. Его угодливый тон казался фальшивым. – Уверен, ты задашь своей кредитке ту еще работенку. Лучше сразу оплати дополнительный багаж, иначе никогда не сможешь привезти все свои дизайнерские трофеи домой.
Я слушала все эти разговоры с натянутой улыбкой. И дело было не в том, что они отрывали меня от моего
«Привет, горячая девчонка», – часто отвечал Хартли на звонок. Или: «Привет, малыш». Было трудно сказать, какая из этих шаблонных нежностей вызывала у меня большую скуку. Может, дело было в том, что меня так никогда никто не называл.
Но думаю, правда все-таки заключалась в другом. Мое пылкое влечение к Хартли открыло мне всю глубину пропасти, которая разделяла меня и таких девчонок, как Стейша. До аварии мне всегда казалось, что страстный роман в конце концов будет и у меня. Но то, как Хартли умасливал свою возлюбленную, не давало мне покоя. Существовал ли на свете парень, который назовет меня, свою искалеченную подругу в инвалидном кресле, горячей девчонкой?
Я очень сомневалась.
Заключая соглашение со своими родителями, я пообещала продолжить курс физиотерапии в Харкнессе. Моим новым врачом была подтянутая женщина в бейсболке «Пэтриотс».
– Зови меня Пэт, – сказала она, пожимая мне руку. – На выходных я изучила твою карту.
– Извините, – ответила я. – Напрасная трата времени.
– Ничего подобного, – улыбнулась она. Я заметила, что она вся покрыта веснушками. – Твои тренеры находят тебя довольно активной.
Я засмеялась:
– Если «активный» означает «стервозный», то я, пожалуй, соглашусь.
Она покачала головой.
– У тебя был очень тяжелый год, Кори. Все это понимают. Давай-ка приступим к занятиям.
Сначала Пэт занялась растяжкой. Так терапия начиналась всегда – с жутковатого ощущения, что сейчас кто-то будет выкручивать мое тело, как будто я тряпичная кукла. Пэт проработала мои тазобедренные суставы, затем колени и лодыжки. Прежде чем попросить меня сесть, она прервалась. – Могу я взглянуть на твою кожу? Никто не увидит.
Я огляделась. Дверь в кабинет физиотерапии была закрыта, за окном никого не было.
– Только быстро, – согласилась я.
Пэт спустила мои штаны для йоги сзади и заглянула мне под трусики. Опасение заключалось в том, что у меня могли возникнуть пролежни из-за того, что я целыми днями сидела в своем кресле.
– Здесь все в порядке.
– Я не вхожу в группу высокого риска. Мои родители попросили вас взглянуть, ведь так?
Она улыбнулась.
– Ты не можешь винить их в том, что они заботятся о тебе.
Вообще-то запросто.
– Если мы сумеем поднять тебя из этого кресла, – Пэт указала большим пальцем в направлении коробившего ее объекта, – то никого это больше не будет волновать. Сколько часов в день ты проводишь на костылях?
– Несколько. – Я уклонилась от прямого ответа, ведь проблема была в том, как втиснуть хождение на костылях в мое учебное расписание. – Пока я прорабатываю вопрос, насколько далеко расположены здания колледжа.
– Понимаю, – ответила она. – Но если ты собираешься участвовать в студенческой жизни, мы должны научить тебя подниматься по лестницам. Иначе тебе придется выбрать колледж, построенный в семидесятые. Теперь давай сделаем жим ногами.