Год обмана
Шрифт:
7 февраля 1998 года.
Никак не могу уехать в Кузьминки. Отец приказал охране глаз с меня не спускать. Догадался он, что ли? Надо что-то придумать. Нельзя, чтобы он про нее узнал.
8 февраля 1998 года.
Снова разговаривал с Мариной по телефону. Она учится в театральном, на первом курсе. Будет актриса. Как Одри Хепберн.
9 февраля 1998 года.
Номер с презервативами не пройдет. У Пушкина нет жены. Гомосексуалист, видимо. Сразу заметно как у него глаза блестят.
10 февраля 1998 года.
Сказал отцу, что Пушкин ко мне приставал. Он говорит – слушай, ты надоел мне. Я говорю – я знаю. Он говорит – в каком смысле ты знаешь? Я говорю – что я тебе надоел. Он говорит – перестань. Я говорю – нет, я, правда, про это знаю. Он смотрит на меня и молчит. И я молчу тоже. Потом он говорит – иди занимайся. Я говорю – а Пушкина уберешь? Он говорит – нет, иди занимайся. Я говорю – он гомосексуалист. А он говорит – иди занимайся.
Надо
11 февраля 1998 года.
Сегодня сказал отцовскому шоферу, что мне надо в Кузьминки. Он говорит – А Павел Петрович? Я говорю – ему не надо. Это мне надо. А он говорит – я понимаю, но мы должны сообщить. Я говорю – я потом сам сообщу. Вечером. Он говорит – ладно, тогда поехали. А куда? Я говорю – в универмаг «Будапешт». Мне там одну вещь купить надо. Больше нигде нет. Только в этом универмаге. Он говорит – а что за вещь? Я говорю – зафигайзер. Он говорит – а. Я думаю – знать бы еще самому, что это такое. Но он не спросил. Типа образованный. Люблю я этих людей.
Возле «Будапешта» сказал ему подождать, а сам пошел к Марине. Там народу много на рынке. Он не заметил, что я мимо магазина прошел. У Марины дома сидел какой-то мужик. Сказал, что ее отец. Я спросил – где Марина? А он сказал – много вас тут таких ходит, чтобы перед каждым отчитываться. Я сказал – я деньги принес. Он говорит – где? Я говорю – вот. А он говорит – маловато. Я говорю – это долг. Я принес долг за трамвайный штраф, который Марина из-за меня заплатила. А он говорит – непонятно, но все равно, давай деньги сюда. Я говорю – меня Сережей зовут. Вы передадите Марине? А он говорит – деньги? Я говорю – нет. То, что я приходил. Он говорит – сколько угодно. Я говорю – можно я свой телефон оставлю? А она мне потом позвонит. Он говорит – ручку не дам. У меня ее уже десять раз такие как ты уносили. Я говорю – может, какой-нибудь карандаш? Он говорит – нет. И ждет, когда я уйду. А я говорю – подождите, я сейчас у соседей попрошу. Он говорит – некогда мне ждать. И закрыл дверь. Я взял у соседей ручку и опять к нему позвонил. Он открыл и говорит – не ушел еще? Я говорю – вот мой телефон. Только передайте, пожалуйста. А он говорит – иди, иди, не волнуйся.
12 февраля 1998 года.
Марина не позвонила.
13 февраля 1998 года.
Сегодня англичанка сказала, чтобы я принес из учительской журнал. У нее башка дырявая. Она забывает. Я вышел из кабинета и пошел на первый этаж. В учительской никого не было. И в кабинете директора тоже. Я взял журнал и пошел в туалет. Какой смысл торопиться обратно? Мы там всегда тусуемся, когда уроки идут. Хотел войти, но вдруг услышал голос Антона Стрельникова. Он вообще на английский не ходит. И я слышу как Антон говорит – поэтому отец ему без конца репетиторов нанимает. Я думаю – про меня что ли? И не стал входить. А Антон говорит – может, вообще его в психбольницу закроют. Класснуха сказала, что у него тараканы в голове. Я стою рядом с туалетом и думаю – ни фига себе. А Антон говорит – у него точно башню снесло. С тех пор как его мамаша от них уехала. Крышу сорвало. Она тут в России трахалась со всеми подряд. Потом заграницу свалила трахаться. Мать вчера со своей подругой на кухне эту тему перетирали. Они с ней в институте вместе учились, или типа того. В общем, знают ее давно. Прикинь? А Серега от этого ходит такой странный. Короче, папаша скоро определит его к докторам.
Я постоял возле туалета, а потом ушел. Отнес журнал обратно в учительскую. Отец дома сказал – что так рано? Я говорю – а ты? Он говорит – у меня обеденный перерыв. Я говорю – у меня тоже.
14 февраля 1998 года.
Марина звонила. Сказала, что звонит второй раз. Спросила – кто это брал трубку? Мужской голос. Я подумал и сказал – никто. Это никто. Просто хозяин квартиры. Мы с мамой у него снимаем две комнаты. Дорого, но что делать? Сводим концы с концами. Она говорит – мой папа тебе нахамил? Я говорю – нет, все нормально. Можно с тобой увидеться? Она говорит – приезжай. Я говорю – ты знаешь Одри Хепберн? Она говорит – я ее обожаю, а что? Я говорю – ничего. Я скоро приеду.
15 февраля 1998 года.
Пушкин меня достал. Решил серьезно научить меня алгебре. Говорит – сегодня будем заниматься интегралами. Я говорю – последний репетитор тоже так говорил. Он говорит – какой репетитор? Я говорю – тот, который был перед вами. Он говорит – хорошо. Не отвлекайся. Я говорю – последний репетитор тоже так говорил. Он говорит – что? Я говорю – он говорил «не отвлекайся». Пушкин смотрит на меня и говорит – может начнем заниматься? А я говорю – последний репетитор тоже так говорил. Все время. И тогда он говорит – почему ты без конца про него вспоминаешь? Ты мешаешь мне объяснять интегралы. А я говорю – просто я его очень любил. Он был хорошим человеком. И тоже любил объяснять. Пушкин говорит – почему «был». Я говорю – возникли проблемы. Он говорит – какие проблемы? Я говорю – не надо вам про это знать. А он говорит – нет уж, пожалуйста. И тогда я ему говорю – этот последний репетитор случайно
16 февраля 1998 года.
Сегодня отец приехал из своей конторы намного раньше и сказал – зайди ко мне в кабинет. Обычно мы разговариваем с ним, где угодно. Там, где на него найдет. Не обязательно в кабинете. Я говорю – а что за дела? Он говорит – ты почему в школу не ходишь? И потом говорит – что ты молчишь? Ты думал – я не узнаю? Я говорю – ничего я не думал. Просто школа – дерьмо. Он говорит – ты знаешь, сколько она стоит? Это самая лучшая школа в Москве. Я говорю – да плевать мне сколько она стоит. А он говорит – ты как со мной разговариваешь? А я думаю – начинается. Он говорит – надо закончить школу. У тебя год выпускной. А я говорю – я лучше буду с Пушкиным заниматься. Тогда он говорит – а что за ерунду ты ему наплел насчет твоего последнего репетитора? При чем тут бандиты? А я говорю – Пушкин сам любопытный. Выспрашивал про тебя. Кто к тебе ходит. Кто о чем говорит. Может, он из налоговой? Или из ФСБ? А он смотрит на меня и молчит. А потом говорит – все-таки ты какой-то странный. А я говорю – я знаю. Хочешь к психиатру меня отвести? В психбольницу? Там, говорят, хорошо кормят. Он говорит – с чего ты взял? Я говорю – ты сам сказал, что я странный. А он говорит – я не это имел в виду. Просто ты ведешь себя как-то странно. Никуда не ходишь. Друзей у тебя нет. Теперь зачем-то ездил в Кузьминки. Я говорю – мне кое-что надо было купить. А на улицу я не хожу, потому что у меня арбуз продувает. Он говорит – что? Я говорю – арбуз. Он говорит – я понял. Только я не понимаю, что такое арбуз. Я говорю – это вязаная шапка. Она круглая как арбуз. Сейчас все носят. Считается круто. Но продувает. Зима ведь еще. Можно еще называть ее гондоном. Мне больше нравится арбуз. Так прикольнее. Он посмотрел на меня и говорит – ладно позанимайся пока с репетитором. Я договорюсь с твоей школой.
18 февраля 1998 года.
Снова был у Марины. Застал ее наконец. Ее отца зовут Илья Семенович. Он сегодня опять был дома. Видимо, нигде не работает. Теперь он почему-то вел себе по-другому. Не так как в первый раз. Сказал – извините, если я вам в прошлый раз нахамил. Такой вежливый вдруг. Я, говорит, болею сейчас, поэтому иногда несдержан. Но вам мы всегда рады. Заходите в любое время. А я думаю – странно, чего это с ним? Марина говорит – пойдем ко мне в комнату. А это мой младший брат. По имени Михаил. Я говорю – привет Михаил. Тебе сколько лет? А он говорит – сам привет. Мне уже пять. Я говорю – ты совсем взрослый. И он пошел. Такой маленький смешной медвежонок. В комнате Марина сказала – ты ему понравился. Я говорю – да? Откуда ты знаешь? Она говорит – он никому не говорит свой возраст при первом знакомстве. Я говорю – классно. Потом молча сидели, и я смотрел на ее комнату. Она говорит – ну как? Я говорю – а ты почему мне тогда в трамвае свой проездной отдала? Она помолчала и говорит – у тебя вид такой был. Я говорю – какой? Она говорит – такой, потерянный. Как будто ты потерялся. Как в детстве бывает. Знаешь, с маленькими детьми. Я говорю – да? А сам смотрю на ее лицо. Она говорит – чего ты на меня так смотришь? Я говорю – помнишь, я тебя спрашивал насчет Одри Хепберн? Она улыбнулась. Я говорю – она красивая. Я никогда в жизни таких красивых не видел. Тогда она взяла с другого кресла гитару и начала играть “Moon River” из фильма «Завтрак у Тиффани». И запела. А я смотрел на нее и думал – жалко, что Октябрина Михайловна умерла.
22 февраля 1998 года.
Сегодня встретил у себя во дворе Антона Стрельникова. Не знаю зачем он сюда приходил. Может, искал кого-нибудь. Или опять за училками бегал. Он любит за ними следить. В соседнем дворе живет одна. Историю ведет в параллельном классе. Он говорит – ты чего в школу не ходишь? Я говорю – а тебе-то что? Я же не спрашиваю – зачем ты туда ходишь? Он говорит – все ходят. Я говорю – а я не хожу. Я не такой как все. Я странный. Он говорит – а. Я говорю – и не фиг здесь акать. Он говорит – не понял. Я говорю – вали отсюда, козел. Он говорит – Серега, ты что, с ума сошел? Я говорю – это твоя мать со всеми трахается. Он замолчал и смотрит на меня. Потом говорит – что? Я говорю – трахается. Со всеми трахается.