Год обмана
Шрифт:
2 июля 1998 года. Ливорно.
Это уже не Флоренция. Поэтому пишу на какой-то левой бумаге. Ночевал на вилле сына министра финансов. Теперь смотрю на море. Его видно прямо из окна. И слышно. Жду, когда приедет Марина. Уехала смотреть лошадей. Вдвоем с этим сыном. Он тоже лошадей очень любит.
Вчера отец сказал, что нас пригласили на вечер к министру финансов. Я сказал, что не поеду. Тогда он говорит – ты и так никуда не ездишь. Я один везде за тебя отдуваюсь. А я говорю – это не моя идея была. Он говорит – собирайся, короче. Хватит болтать. Синьор Брунеллески с большим трудом раздобыл для нас это приглашение. У них сегодня двойной праздник. Синьор Кавальканти отмечает свое назначение на должность министра, а его сыну исполняется двадцать один год. Я говорю – о, совершеннолетний уже. Может, лучше он тогда женится на Паоле? Отец говорит – кончай нести ерунду. Опоздаем. Я говорю – а Воробьев с Мариной? Он говорит – слушай, дай ты им хоть немного побыть вдвоем. Ты же вечно сидишь у них в номере. Имей совесть. Я говорю – а что это такое? Он говорит – давай скорее. Там уже все собрались. Я говорю – и Паола? Он смотрит на меня и потом говорит – короче, давай махом. Ты замучил меня разговорами.
Когда приехали, было уже темно. Дима всю дорогу трещал про этого Кавальканти. Потом пошли в сад, и он начал громко считать – во сколько обошлось освещение целого леса. Я говорю – а чего он тогда не в Риме живет, если он министр финансов? Дима говорит – подождите. Все еще впереди. Это, знаете, какой большой успех для флорентийской политики? Синьор Кавальканти ведь был простым членом парламента от Тосканы. А теперь представляете себе – как высоко он взлетел? Нет, вы представляете? Я говорю – я представляю, но, вообще-то, мне все равно. Пусть он будет хоть Папой Римским. А Дима говорит – не скажите. Для флорентийцев синьор Кавальканти теперь просто святой человек. Но Папой он к сожалению стать не может. Я говорю – да? А почему? Он говорит – надо сначала быть кардиналом. А я говорю – но вы же сами сказали, что он святой человек. Тут вмешался отец и сказал – Сергей, хватит придуриваться. И перестань пить эту гадость.
Когда выпили все, что было в стеклянном ведре, Дима сказал – пора подниматься наверх. Там сейчас будут танцы. Я говорю – танцевать будут? Вот эти в смокингах будут сейчас танцевать? А он говорит – ну, не так как вы думаете. Это ведь не ночной клуб. Там у них целый оркестр. Другие танцы. Я говорю – например? Он говорит – вальс. Танго. Вы умеете? Я говорю – нет. Папа умеет. А отец говорит – Сергей, прекрати. Я говорю – чего прекрати? Сейчас папа станцует танго. А он говорит – перестань издеваться. Мне надоело уже. Я говорю – да?
Наверху Дима мне говорит – посмотрите, а это разве не Марина? Я говорю – где? Не может этого быть. А он говорит – вон там. Рядом с синьором Кавальканти. Я говорю – точно Марина. Что она здесь делает? А Дима говорит – интересно, как она попала сюда без приглашения? Я смотрю на нее, потом на этого синьора Кавальканти, и говорю – а почему это он такой молодой? У них что, в Италии такие молодые министры? Дима говорит – это младший синьор Кавальканти. У него день рождения. Его отец стоит вон там. Возле колонны. Видите? Я говорю – вижу. Плевать я на него хотел. Отец говорит – Сергей, ты, кажется, много выпил. Что там они намешали в этот сироп? Дима говорит – ничего особенного, Павел Петрович. Фруктовый сок, немного вина. Это не должно быть крепким. Я говорю – нормальный сироп. Надо будет дома такой же сделать. Пойду к Марине, поговорю. Дима говорит – нельзя сейчас к ней подходить. Она ведь беседует с сыном хозяина дома. А нас еще не представили. Я говорю – ну, так, пойдем и представимся. Какие проблемы? Дима говорит – нельзя, подождите.
Но я-то уже пошел.
А там народу так много. И все прямо на дороге стоят. Толкаются. Но я Марину не выпускаю из глаз. Иду как штурман. Прокладываю курс. Слышу – сзади кто-то уже закричал. Похоже – стакан уронили. За столом надо пить, господа итальянцы. Стоя пить вредно. Хорошо еще хоть танцы не начались. Если бы они начали вокруг меня танцевать, я бы тогда точно до другого конца зала уже не добрался. Закружили бы меня. А так просто стоят и болтают. А я тихонько сквозь них иду. Как ледокол. Ориентир – голова Марины. Исчезает время от времени, но я все иду. Русские не сдаются.
Дошел.
Говорю – привет.
Она говорит – о, какие мы уже пьяные.
Я говорю – классное платье. Где ты его взяла.
При этом стараюсь отчетливо говорить. Проговариваю все звуки. Но трудно.
Она говорит – нравится? Специально для этой вечеринки купила. Знакомься – это синьор Кавальканти. Его зовут Маттео. Я говорю – здрасьте. А мы уже знакомы. Мне про вас Дима все рассказал. Вернее про вашего папу. У вас очень крутой отец. Почти такой же как мой. Только еще круче. Как вы с ним справляетесь? Потому что я с моим не справляюсь никак. Неуправляемый такой папаша.
Марина говорит – подожди, подожди, Сергей. Он не понимает по-русски. Хочешь, переведу ему на английский язык? Я говорю – а на фига? Ты, вообще, откуда взялась? Как ты сюда попала? Ты знаешь, что я чуть не умер, пока ждал тебя из Москвы? А ты была со своим Воробьевым в Венеции. Как ты попала сюда? Чем вы там занимались?
И в этот момент прямо у меня над головой заиграла музыка. Грохнула изо всех сил.
Точно как обещал Дима.
Вальс.
Я поднял голову, чтобы посмотреть, и потолок надо мной начал кружиться. Оркестр сидел на балконе. Где-то на втором этаже. Или на третьем. Я не успел рассмотреть. Кто-то меня поймал за плечо. Если бы не поймали – я бы, наверное, упал. Потом посмотрел вокруг, а Марины уже нигде не было. И этого Кавальканти. Все кружились. Весь зал кружился вокруг меня. Я думаю – как это они не падают? Я бы на их месте точно упал. Кружатся как заведенные. Летят по всему залу. И музыка ревет прямо над головой.
А потом снова увидел Марину.
Она кружилась с этим сыном министра.
И я подумал – чтоб они сдохли, все эти сыновья. Прямо в свой день рождения. Посреди зала, где все кружатся.
Я понял, что я ненавижу вальс. Ненавижу.
2 июля 1998 года. Ливорно (после обеда).
Марина все еще не приехала. Наслаждается лошадьми. Дима говорит – пойдемте к морю. Я говорю – меня от него тошнит.
Если она не появится через два часа, я вернусь во Флоренцию. Отец звонил уже два раза. Спрашивал – присылать машину за мной или нет. Я ему говорю – а Марина? Он говорит – она все еще там? Я говорю – нет. Она уехала на конюшню. Он говорит – и Михаила до сих пор нет. В гостинице не ночевал. Ты выяснил – как она попала вчера на этот вечер?
После вальса было еще много всего. Танец за танцем. А я сидел на диванчике и думал – у них что, ноги железные? Разве можно танцевать без конца? Как будто прилипли друг к другу. Взять гранату и кинуть на балкон, где сидит оркестр. Чтоб не играл.
Или подойти и толкнуть.
А Дима говорит – когда закончатся танцы, все поедут в Ливорно. К синьору Маттео. У него там своя вилла. Я говорю – зачем? Он говорит – кататься на яхте. Синьор Маттео – великолепный яхтсмен. Я говорю – он великолепный урод. Дима говорит – не скажите. Самый завидный жених. За ним теперь охотятся все итальянские невесты. Настоящий принц. Говорят, в герцогском доме в Монако начали наводить о нем справки. У них там тоже принцессы. Я говорю – а в жопу он пошел. Дима смотрит на меня и молчит. Я говорю – чего смотришь? И ты пошел в жопу.
Потом все стали садиться в машины. Началась толкотня, и я потерял Марину из вида. Заметил их только на улице. Она садилась с этим Маттео в спортивный автомобиль. Я нашел отца и сказал, что хочу поехать в Ливорно. Он говорит – хорошо. Тогда я отправлю Диму с тобой. Я говорю – только в другой машине.
Пока ехали, я все время искал этот спортивный автомобиль. Но в темноте ни фига ведь не видно. То одна машина обгонит, то другая. Только огоньки светятся. Я говорю шоферу – быстрее давай. А он смеется. Не понимает. Еще итальянки какие-то без конца на меня наваливаются. Чуть не задохнулся от этих духов. Кончайте, говорю им, толкаться. Дуры, что ли, совсем? Сами вальс только что танцевали. Мне надо одну спортивную машину догнать. А вы мне мешаете. Понятно? А они лезут целоваться. Пьяные уже совсем. Я говорю – отвяжитесь, дуры. Мне надо в Ливорно. А они кричат – Ливорно, Ливорно. Браво, Ливорно. Я говорю – чего разорались? В театре, что ли? Давай быстрее, шофер. А то меня сейчас вырвет.