Год обмана
Шрифт:
Когда приехали, я сразу увидел этот спортивный автомобиль. Рядом с причалом. В автомобиле никого не было.
Я говорю – а где синьор Маттео? Хозяин ваш где? Вокруг все смеются. Наливают мне шампанского из разных бутылок. Облили пиджак. Я думаю – где этот дурацкий Дима? А они тянут меня в разные стороны. Потом в небе как долбанет. И начался фейерверк. Вокруг все кричат, обливают друг друга шампанским. Я им кричу – не лезьте ко мне. Где ваш Маттео? Они целуются, хохочут, хватаются за меня. Потом я смотрю – на яхте возле причала Марина стоит. Стоит и куда-то вверх смотрит. На фейерверк. А рядом этот Маттео.
2 июля 1998 года. Ливорно (почти вечер уже).
Я уезжаю отсюда. Достали они меня. Только что позвонил отцу. Сказал, чтобы прислал машину. Он говорит – Воробьев наконец появился в гостинице.
Поеду, поговорю с ним. Непонятно, как она вчера попала на этот вечер.
Они вернулись часа полтора назад. Я говорю – ну, как местные лошади? Она говорит – классно. Никогда еще не каталась на таких лошадях. Умней человека. Я говорю – на человеке ездить прикольней. Она говорит – ты о чем? Я говорю – да так. Не обращай внимания. Познакомила бы ты меня со своим Маттео. А то от него тут все прямо без ума. Она говорит – он не мой. И я тебя с ним вчера уже познакомила. В это время как раз этот самый Маттео к нам подошел. Она ему что-то по-английски сказала. Он посмотрел на меня, улыбнулся и поманил за собой. Мы пришли к нему в кабинет, и Марина сказала, что он хочет сделать мне подарок. Я говорю – круто. Давно мечтал. Он открывает какой-то шкаф и вынимает оттуда пистолет. Маленький револьвер с таким коротким дулом. Марина говорит – нравится?
А я смотрю на него и думаю – ну, наконец-то.
2 июля 1998 года. Снова Флоренция (очень поздно).
Воробьев не знает, когда Марина познакомилась с этим Маттео. Он вообще о нем ничего не слышал. Говорит – это что, такой футболист? Я говорю – причем здесь футболист? Это совсем другой человек. Просто она откуда-то его знает. Когда я ее там увидел, она с ним уже разговаривала. А он говорит – разговаривала? Так это нормально. Ты что, Марину не знаешь? Ей только надо было туда попасть. А разговаривать она может уже с кем угодно. Хоть с принцем Уэльским. Я, правда, не знаю – есть такой? Я говорю – причем здесь принц Уэльский? Как она туда попала? Он говорит – нормально попала. Купила себе платье и вошла. Охранникам немного мозги вправила. Они ее сначала не хотели пускать. Я говорю – а как она туда добралась? И где ты ночевал? Почему у тебя ссадины на лице? Ты что, с кем-нибудь дрался? Я вообще ничего не понимаю. Что происходит? А он смотрит на меня и говорит – ты успокойся сначала. Чего ты орешь? Таким тихим голосом сказал, а сам на меня смотрит. И я на него смотрю. Молчали, может, минуту. Потом я ему говорю – ну, ладно. Как она туда попала, в конце-то концов? Он говорит – хочешь узнать? Завтра тебе расскажу. Утром. Я больше суток из-за нее не спал. Достали вы меня с этой Мариной.
3 июля 1998 года.
Воробьев еще не проснулся. Дима тоже не приезжал. Может, он все еще в Ливорно? А Марина?
Отец говорит – чего так рано вскочил? Я говорю – а сколько времени? Он говорит – пять утра. Я говорю – в соседнем номере шумят очень сильно. А он говорит – это американцы. Позавчера еще начали свой День Независимости отмечать. Как русские, блин, ей Богу. Я говорю – ты спи. Я пока один посижу. А он говорит – слушай, ты в последнее время какой-то странный. Чего ты нервничаешь? Ну не хочешь жениться – так не женись. Никто тебя заставлять не будет. Я ведь не знал, что она такая, ну, не красивая. Я говорю – да, да, я понимаю. А он говорит – опа. Это они драться что ли там решили с утра? Слышишь? Я говорю – слышу. А он говорит – их уже разнимали. Полиция приезжала в тот вечер, когда ты уехал в Ливорно. Никого с собой не забрали. Любят американцев. Или рассчитывают на их доллары. Они тут на свои праздники много оставят. Как там было-то? Я говорю – где? Он говорит – в Ливорно. Я говорю – нормально. Салют смотрели. Он говорит – а еще? На яхте катались? Я говорю – я не успел. Может, они потом без меня поплыли. Он говорит – а Марина? Я говорю – что? Он говорит – она-то там с какого боку? Я говорю – я не знаю. Он говорит – надо же какая сообразительная девушка оказалась. Меня даже сам министр потом про нее спрашивал. Ему было интересно – с кем это его сын все время танцует. Слушай, а как она все-таки там очутилась? Ты ее об этом спросил? Я говорю – нет. Не спросил. Он говорит – а чего так? Я говорю – да плевать на нее. Не все ли равно, как она там очутилась?
3 июля 1998 года. 10 утра.
Воробьев сказал – ты что, дурак, что ли? Я ведь тебе говорил, что я целые сутки не спал. Я говорю – я уже пять часов жду, когда ты проснешься. А он говорит – нет, ну, ты точно дурак. На фиг ты меня разбудил? Я ведь теперь не усну больше. Кто это там орет? Я говорю – это американцев приехала полиция забирать. Из двести второго номера. А он говорит – ну, слава Богу. Так им и надо придуркам. Надо было еще больше им навалять. Ладно, проходи. Так и будем торчать, что ли, здесь в коридоре? Я говорю – это ты с ними вчера подрался? Он говорит – я не дрался. Дал в морду им пару раз, чтобы знали, уроды. Я говорю – а как ты к ним в номер попал? Он говорит – это не я к ним попал. Это они меня нашли в одном месте за городом. Я там пытался машину поймать. Без денег. А они меня бесплатно довезли. Узнали, что я с ними из одного отеля. У них куча бабок. Показывали их мне. Целый чемодан. Не настоящий чемодан, а, знаешь, такой кейс для документов. Но полный. Придурки несчастные. Выиграли в Лас-Вегасе до фига. Всю дорогу орали – вива, Лас-Вегас. Теперь в Монте-Карло намылились. В Европу. Пусть лучше в кутузке посидят. Уроды. Я говорю – а почему без денег? Я же тебе давал. В Москве еще. Целых пять тысяч. Ты что, не успел поменять? Он говорит – я-то успел. Только их уже нету. Я говорю – как это нету? Пять тысяч долларов. Я бы так быстро не смог потратить. Он говорит – и я бы не смог. А ты видел на Марине новое платье? Я говорю – черное? Он говорит – ну да. Я говорю – ну и что? Не может же платье стоить пять тысяч долларов. Он говорит – я тоже так думал. Я говорю – ни фига себе. Она что, выпросила у тебя пять штук? Он говорит – даже просить не стала. Просто сказала, чтобы я заплатил. Сказала, что без такого платья ей на этот долбаный вечер никак не попасть. Сказала, что ей туда надо. Хоть тресни.
Я говорю – так значит, это ты ее туда привез. Он говорит – ну да. Последние лиры на такси истратил. Я говорю – а откуда она адрес узнала? Он говорит – Дима ваш про этот вечер три дня всем трещал. Она в итоге у него все спросила. Я говорю – понятно. А что было потом? Он говорит – я же тебе сказал. Меня нашли эти американцы и привезли обратно в отель. А по дороге я с ними подрался. Я говорю – они тебя вечером привезли. А до этого где ты был? Где ты ночевал? Он говорит – нигде. Шарахался там вокруг этой виллы. Я говорю – всю ночь? Он говорит – а ты как хотел? Я же тебе говорю – у меня денег не было ни копейки. А Марина твоя меня бросила. Только ручкой махнула из-за ворот. Тебя же, говорит, все равно туда не пустят. Ты в джинсах. А там все в смокингах, типа. Все при делах. Короче, я там всю ночь тусовался. Среди ночных холмов Италии.
Я смотрю на него и говорю – круто она кинула тебя, Воробьев. Он говорит – да? А тебя?
ЛЕТО: МИХАИЛ
Дней через десять после нашего приезда отец Паолы назначил для своих русских гостей большой пикник. Гвоздем программы должна была стать игра в крокет. Что это за игра, мне было совсем неизвестно, но я решил, что когда придет время, я во всем разберусь. Пробегая по коридору гостиницы, суетливый Дима успел мне шепнуть, что синьор Брунеллески вообще обожает все английское, а в крокет в Англии играют чуть ли не с каких-то там исторических времен, и поэтому нам всем необходимо проявить чуткость и понимание.
– То есть, не надо над ним смеяться? – наивно спросил я.
– Ну, я не имел в виду так буквально, – зашелестел Дима. – Но, в принципе, вы уловили самую суть. Имперский дух, понимаете ли… Синьору Брунеллески импонирует идея о былой мощи английской империи. Вы меня понимаете? Стабильность, консерватизм, древние аристократические традиции. Он даже выучился курить сигары. Хотя поначалу у него был от них страшный кашель. И по утрам ест овсянку.
– А что, в Англии на завтрак едят овсянку?
– Не думаю, но он прочитал об этом в романах Диккенса. Был такой английский писатель.
– Я знаю, – ответил я.
На этом наш разговор закончился.
Марина в эти дни со мной почти не разговаривала. Я вообще редко видел ее с тех пор как она вернулась из поездки в Ливорно. У нее появились какие-то новые друзья, которые заезжали за ней каждое утро. Возвращалась она далеко за полночь.
Они ездили на плоской, похожей на раздавленную лягушку машине. Причем двери у этой машины открывались не в бок, а поднимались вверх словно крылья. Было очень забавно наблюдать за ними с балкона, когда они ныряли в этот космический агрегат, стукаясь головами о торчащие железяки. Потом крылья опускались, и машина как пуля срывалась с места. Движок у нее ревел так, что у нас в комнате дребезжали кофейные чашки. Я, честно говоря, раньше не видел, чтобы по городу носились на такой бешеной скорости.
После того, как она уезжала, я обычно долго лежал на кровати и рассматривал эту резную спинку. Там было так много всего, что каждый раз я находил что-нибудь новое. То неожиданное лицо, то крошечного ангела.
Ангелов было особенно много. Они прятались в листве деревьев, выглядывали из пещер, сидели на крышах домов, залетали в окна. Иногда я находил их среди людей, которые просто сидели за столом и разговаривали. Их постоянное присутствие совершенно не удивляло остальных героев этой истории. Они как будто не замечали, что мир вокруг них полон необыкновенных крылатых существ. Ангелы толкались между людьми на рынках, шушукались за спинами целующихся пар, бродили с пастухами за овцами, помогали строить дома, принимали роды.