Год обмана
Шрифт:
И он пускался в длинные рассуждения по поводу глубокой поэтичности русской бессюжетной драматургии, гениальности психоанализа и тому подобных вещей, а я смотрел на Марину, которая переодевала маленького Мишку, потому что он извозился в пыли, ползая под кроватью. Я смотрел как он поднимает над головой нелепые пухлые руки, как она вертит его, щекочет ему живот, как он прижимает локти, уворачиваясь от нее, и хихикает. В эти минуты я мог легко вынести даже самую идиотскую болтовню. Просто кивал головой и смотрел как бы в пространство.
– Да-да, конечно, – говорил я.
Но иногда Мишка становился просто невыносим.
– Ешь, а то Подзадовского позову, – говорила Марина раздраженным тоном.
– Не буду есть эту глину! – кричал в ответ Мишка. – Сама ее ешь!
– Это не глина, а картофельное пюре, – она изо всех сил честно пыталась взять себя в руки.
– Глина! Глина! Я ненавижу глину! Я колбаску хочу!
– Сейчас как тресну! – срывалась она наконец. – Даже Подзадовского звать не буду.
– Подзадовского не бывает, – продолжал кричать Мишка. – Не бывает! И Дед Мороза не бывает! Все врешь! Колбаску хочу! Надоела глина!
– А ну, заткнись! – кричала она и наконец отпускала ему затрещину.
Мишка убегал из-за стола и прятался где-нибудь на чердаке, а Марина сидела на кухне и утирала слезы. Я не очень понимал как надо обращаться с маленькими детьми, но чувствовал, что взрослым девушкам в этой ситуации тоже нужна помощь. Если честно сказать, жалко было обоих.
– Перестань, какой смысл теперь плакать?
– Я дура. Тупая дура. Он же совсем маленький.
– Ничего страшного.
– Он же не понимает. А я его стукнула. Разозлилась, как будто он во всем виноват. Господи, так стыдно.
– Все будет хорошо.
– А он вчера ночью меня спросил: «Долго еще папы с нами не будет?»
– Перестань себя мучить. Он тоже иногда сам выпрашивает.
– Он маленький.
– Это правда, – соглашался я. – А кто такой Подзадовский? Ты про него еще в лесу вспоминала.
– Подзадовский? – она в последний раз утирала слезы. – Это папа еще давно придумал. Когда я маленькая была. Если я капризничала, он всегда говорил, что у него есть такой друг, который приходит к непослушным детям и наказывает их вместо родителей. Я только потом поняла, что Подзадовский это совсем не фамилия. Это от слова «под зад». Понимаешь? У нас тогда еще мама живая была.
Она, наконец, улыбалась, но в глазах ее по-прежнему оставалась печаль.
– Ничего у меня не выходит. После его смерти все просто валится из рук. Деньги исчезают как ветер. Экономь – не экономь. Скоро на хлеб не останется. От картошки, и правда, уже тошнит. Что делать? Может, дачу продать?
Она тяжело вздыхала, и лицо ее становилось мрачным.
– Как в вашем спектакле, – говорил я.
– Что? – она непонимающе смотрела на меня.
– У Чехова. Там они тоже думают сад продать.
– А, – говорила она и снова опускала голову. – Еще этот спектакль не вовремя. Совсем не до диплома сейчас. Ну, почему он умер?
– Точно не возьмешь у меня пару сотен? – осторожно задавал я свой дежурный вопрос.
– Отвяжись, – устало говорила она и поднималась, чтобы идти искать Мишку. – Да и какой смысл в двух сотнях? Хотя, все равно, спасибо. Ты ужасно милый. Поможешь мне его найти?
Я понимал, что так не могло продолжаться вечно. Цены с ураганной скоростью росли каждый день. В правительстве начался бесовский шабаш. В Москве и в Питере политиков отстреливали одного за другим. Зачем-то убили даже Старовойтову. Финансовые боссы показали своим западным кредиторам кукиш и отказались платить по долгам. Целая страна была объявлена банкротом. Только кретин в этой ситуации мог надеяться на что-нибудь. Россия, а вместе с ней и все мы, со свистом летела псу под хвост. У меня было такое ощущение, что оставались считанные месяцы. Впрочем, вся эта долбаная страна меня не очень-то волновала. Я нервничал буквально из-за четырех людей. Среди них два места принадлежали Марине и ее брату. Я должен был позаботиться об этих двоих. В конце концов я решил, что откладывать больше нельзя. Надо было наконец сделать то, о чем я думал вот уже две недели.
Сережа даже не стал спрашивать, зачем мне понадобился пистолет. Не знаю, почему он не спросил. Может, потому что это был тот самый пистолет. А может, он просто постеснялся. Не каждый, наверное, сумеет прострелить кому-нибудь ключицу, а потом еще приставать с вопросами насчет пистолета. Я ведь не спрашивал его, как он провез эту штуку через границу. Тем более я не спрашивал его, на фига он вообще ее у себя держал. Как память, что ли? Или на случай, если я опять рядом подвернусь? При каких-нибудь непредвиденных обстоятельствах.
Короче, на эту тему можно себе придумывать разные вещи, но в кармане у меня теперь лежал револьвер. Это был факт. Классная, между прочим, штука. Правда, одного патрона в барабане уже не хватало. Итальянский хирург вырезал эту пулю из моего плеча и со звоном бросил ее в железный тазик. Наверное, мне следовало выпросить у них эту самую пулю, чтобы сделать из нее такой навороченный талисман. Может быть… Не знаю… Я лично хотел забыть обо всем этом.
Снег, выпавший три дня назад, к этому времени уже весь растаял. Когда мы были в лесу, мне даже показалось, что наступила настоящая зима. Сейчас мне больше так не казалось. Мой джип напоминал теперь скорее катер. За всю дорогу до самых Кузьминок я ни разу не выехал на сухое место. Потоки талой грязи заливали всю проезжую часть.
В центре я заскочил на десять минут в «Детский мир», а потом прямиком поехал в Кузьминки. Из-за грязи дорога заняла больше времени, чем обычно. Я старался притормаживать. Не ездить же по городу совсем как свинья. Тем более, что у меня в кармане лежал револьвер с боевыми патронами. Встреча с гаишниками мне сейчас точно нужна была меньше всего.
На рынке у «Будапешта» народу было немного. То ли из-за раннего утра, то ли оттого, что деньги у всех закончились. Так или иначе, в магазине у Саши-Мерседеса вообще никого не было. За прилавком стоял тот бритый амбал, которого Саша оставил вместо себя в прошлый раз.
«Сегодня у этого быка будет тяжелый рабочий день, – подумал я. – Можете на меня положиться».
Куртка у него не оттопыривалась. Значит с оружием я тут был один. Пока, во всяком случае.
– Мне бы Сашу повидать, – вкрадчиво, как мне казалось, произнес я.
– А кто спрашивает?
«Вот как бы врезал тебе по мозгам, – мелькнуло у меня в голове. – Ослеп, что ли? Я спрашиваю».
– Один старый знакомый. Мы разговаривали с ним неделю назад.
– Он занят.
«Какого же черта ты спрашивал, кто я такой?»