Год обмана
Шрифт:
– Верная мысль.
– Ну вот, я сразу как выписался, сюда перешел. А на заправке всем сказал, чтобы они пошли в жопу. Знаешь как они меня там достали.
– Саня! – крикнул кто-то из ворот рынка.
Он обернулся и махнул в ту сторону.
– Иду! Ни фига без меня не можете!
– Ну, давай, – он снова повернулся ко мне и протянул руку. – А то хочешь, я тебя на работу возьму?
– Я подумаю.
На руке у него был вытатуирован аккуратный Феррари.
– Нравится? – сказал он, заметив мой взгляд. – Классная наколка. После больницы сделал. Ну, давай! Заходи, если чего надумаешь.
Я стоял и смотрел ему вслед, пока он не обернулся.
– Слышь, – крикнул он. – А ты чего в травматологии-то лежал?
– Да так, – махнул я в ответ. – Бандитская пуля.
Когда он исчез за воротами рынка, я выбросил в урну журнал с портретом Шумахера.
Теперь я стал ездить к Марине на дачу практически каждый день. После отъезда моего «родственника» домоуправление «неожиданно» решило поменять все трубы в доме, и это, разумеется, потребовало моего присутствия. Вслед за этим мне пришлось вплотную заняться своим ранением, поскольку в Москве проездом оказался «знаменитый экстрасенс», который мог излечить последствия самых серьезных травм одним лишь прикосновением. Естественно, я не мог упустить такой шанс, поэтому Сереже еще несколько дней пришлось обойтись без моего общества. Потом я несколько раз эпизодически отлучался по менее значительным поводам, но так или иначе мне всегда приходилось что-нибудь врать. Ложь снова стала неотъемлемой частью моей жизни. А что еще мне оставалось? Не мог же я сказать, что езжу к Марине. Вряд ли Сережа понял бы меня правильно. Я уж не говорю про Павла Петровича.
На даче было хорошо. Сначала мне не совсем нравилось то, что там постоянно ошивались Маринины однокурсники, но со временем я к ним привык, и когда они не приезжали, даже без них скучал. Чаще всего появлялись Репа и длинноволосый Рамиль, с которыми я познакомился в свой второй приезд. Иногда бывали другие, но эти приезжали почти каждый день. Им надо было репетировать свой спектакль, а эти двое были заняты во всех сценах, где играла Марина. Со временем я догадался, что они приезжают на дачу из-за нее. Не в том смысле, что у них там что-то такое с ней было, а в том, что они понимали ее положение. Ей было трудно ездить каждый день в Москву из-за маленького Мишки, да и с деньгами после смерти Ильи Семеновича теперь все стало не слава Богу. Я еще несколько раз пытался всучить ей сколько-то долларов, но она была как каменная стена.
– У нас еще много картошки, – улыбаясь, говорила она, и я заталкивал свои баксы в задний карман.
Короче, мне нравились эти двое. Они явно не собирались бросать Марину в беде.
Судя по всему, я им нравился тоже. Во всяком случае, они любили мой джип. Если на свой счет я еще мог сомневаться, то в их чувствах к моей машине я был абсолютно уверен.
– Классная у тебя тачка, – говорил Рамиль, развалившись на заднем сиденье.
– Хороший аппарат, – одобрительно гудел Репа.
– Что бы мы без тебя делали?
– Ездили бы на электричке, – улыбался я в ответ.
– Электрички так поздно не ходят.
– Слушай, ты ведь нас каждый день возишь.
– Ну и что?
– А чем ты, вообще, занимаешься?
– В смысле?
– Да отвяжись ты от него, – гудел Репа. – Радоваться надо, что человек нам помогает.
– Да я же так, в принципе только хотел узнать.
– Засунь свои принципы себе сам знаешь куда.
– Грубый ты Репа. Неотзывчивый.
– Это у меня просто голос такой. А на самом деле я беленький, пушистый и с хвостиком.
– Все очень просто, – смеялся я. – Мне работать не надо. Я внебрачный сын Черномырдина.
– Так мы, значит, братья, – кричал Рамиль. – У тебя вот тут есть родимое пятно?
По вечерам, когда они заканчивали репетировать, мы пили чай на веранде. Марина заваривала его со смородиновым листом, и мы подолгу болтали, не вставая из-за стола до тех пор, пока солнце не пряталось за верхушками деревьев. После заката в лесу становилось прохладно, и тогда не было ничего приятнее на свете, чем горячая кружка чая в руках. По ночам было уже по-настоящему холодно, поэтому перед отъездом мы каждый вечер добросовестно топили печку.
– А то приедем завтра, – говорил Рамиль, – а вы тут уже скукожились.
– Я и сама умею огонь разводить.
– Не знаю, не знаю. На самом деле, тут требуется профессионал. Видишь, как пламя переходит от этого полена к остальным? Видишь, как стелется? Думаешь, это само так получилось? Нет, дорогая моя. Годы усиленных тренировок плюс золотая медаль первой степени на курсах подготовки юных пожарников.
– Ты самый невероятный болтун, – смеялась Марина. – Собирайся скорей. Михаил тебя ждет уже пятнадцать минут.
– Все в порядке, – отвечал я. – Лично мне спешить некуда.
– Я не болтун, – говорил Рамиль. – Я умный, талантливый и обаятельный.
Сначала меня удивляла манера их поведения, но постепенно я к ней привык. Сама их профессия требовала от них того, чтобы они отличались от остальных людей. То, что у нормального человека считалось бы хвастовством или даже, может быть, наглостью, у этих артистов проходило как «очаровательная» выходка. Временами меня коробило от их шуток, но я смотрел на Марину, и она делала мне глазами знак, чтобы я просто не обращал внимания.
Вскоре трава по утрам начала покрываться инеем. Она все еще оставалась зеленой, но когда я приезжал пораньше, на ней серебрился аккуратный белый налет. Рамиль называл его радиоактивным осадком. Мы даже не заметили, как выпал первый снег. Осенью вообще все происходит незаметно.
– Снегу-то навалило, – сказал как-то Репа, входя на веранду и стукая ботинками о порог. – Надо же, в первый раз, и сразу так много.
– Сдурел, что ли, в первый раз? – немедленно откликнулся Рамиль, закрывая печную дверцу и поворачиваясь красным лицом. – На прошлой неделе уже был снег, и второго числа тоже.
– А сегодня какое?
– Здрасьте! Сегодня четвертое.
– Уже ноябрь?
– Проснулся! До премьеры осталось всего ничего, а ты никак текст не выучишь.
– Когда, ты говоришь, был первый снег?
– На прошлой неделе и еще второго.
– Позавчера, что ли?
– Ну да. Выпал и сразу растаял.
– Так бы сразу и говорил, что позавчера. А то – второго числа! Я тебе что, бухгалтер? Откуда мне знать эти числа.
– Так, милый, не в Африке, чай, живешь. Календари на стенах имеются.