Год обмана
Шрифт:
– Рамиля играет Петя, – уточнил я.
– Нет, Петю играет Рамиль.
– А! Все понял. Это, значит, не Рамиль, а Петя.
– Ну да. Только наоборот.
– Так, подождите. Я, кажется, совсем потерялся. Кто Петя? Кто Рамиль?
– Все будет хорошо, – сказал, мужик, который искал деньги. – Меня зовут Борис Борисович Симеонов-Пищик.
– Перестаньте его морочить, – опять засмеялась Марина. – Это Ира, это Рамиль, а это Игорь.
Тут на крыльце показался еще один человек.
– А это Лопахин, – сказал я.
– Точно, –
– Сами же сказали, что он должен придти.
– Железная логика, – отозвался другой.
– Ребята, – вмешалась Марина. – Перестаньте его дразнить. Это мой хороший друг. Его зовут Михаил.
– Добрый вечер, хороший друг, – густым басом сказал человек на крыльце.
– Его зовут Михаил, – как эхо отозвался длинноволосый.
– Продан вишневый сад, – тем же басом сказал «Лопахин».
– А это наш Репа, – улыбнулась Марина. – У него самый красивый голос на курсе.
– Могу сказать: «Упал – отжался» на два порядка ниже, чем генерал Лебедь.
– Врешь, – махнул рукой длинноволосый. – Репа всегда заливает.
Человек на крыльце откашлялся, уперся руками в перила и совершенно невероятным голосом произнес:
– А тех, кто не будет отжиматься – в расход!
– Круто, – сказал я. – Даже у Лебедя так не получится.
– Понял? – усмехнулся Репа. – Слушай, что тебе народ говорит. Это не какие-нибудь паршивые критики из газеты.
– А у нас вино почти кончилось, – с сожалением вздохнула Марина.
– Это все Репа один выпил, – сказал длинноволосый.
– Да что он ко мне цепляется? Еще в электричке начал…
– У меня в машине есть две бутылки «Бордо», – вставил я.
– Красное или белое? – быстро спросил Репа.
– Красное.
– Марина, у тебя, правда, очень хороший друг.
– Что ж ты нам раньше о нем ничего не говорила? – сказал длинноволосый.
– В сумке, на заднем сиденье, – успел крикнуть я ему вслед. – Там еще мясо и зелень, и в большом термосе мороженное.
Вскоре совсем стемнело. Марина вынесла из дома свечу, но легкие едва уловимые порывы ветра заставляли дрожать неверное пламя и то и дело гасили наш свет. Репа принес стеклянную банку, внутри которой свеча стала гореть ровно и устойчиво как в комнате.
– Вот и лампочка получилась, – густым басом прогудел он. – А кто будет против, два наряда вне очереди.
Вино в стаканах при таком свете казалось почти черным. Мы болтали, ели мороженное, смеялись, по очереди бегали за Мишкиным мячом, который он специально кидал куда-нибудь подальше в темноту за деревья.
Поднимая ветви смородинового куста в поисках мячика, я случайно взглянул в ту сторону, где сидела Марина со своими друзьями. Светящийся шар давал света ровно настолько, чтобы видеть их лица. Все остальное исчезало в непроницаемой темноте. На черном фоне светился круг улыбающихся лиц, кроме которых во всем мире ничего больше не существовало. Я застыл на месте, позабыв про Мишкин мяч, как будто мне открылось что-то самое важное. Эти обращенные друг к другу лица светились настоящим золотом. Они поворачивались, сближались, раскачивались словно были совершенно независимы, словно им не требовалось никакой поддержки, и они могли вот так свободно парить в темноте, улыбаясь друг другу, кивая, временами на мгновение исчезая и потом вновь расцветая неизвестно откуда в этом золотом сиянии.
– Спасибо, что приехал, – сказала Марина, когда все ее друзья уже сидели у меня в машине. – Мишка вчера целый день про тебя спрашивал.
– Мишка? – сказал я.
– Он любит, когда ты приезжаешь.
– А ты?
– Я?.. – она на секунду замолчала. – Я тоже.
– Вам не страшно тут одним оставаться?
– Скоро привыкнем.
Она зябко поежилась под курткой.
– Холодает, – сказал я.
– Ничего, сейчас печку затопим.
Из машины кто-то постучал по стеклу.
– Смотри, – сказала Марина и рассмеялась.
Я повернулся. Длинноволосый Рамиль прижал лицо к стеклу, и его губы расплющились как у негра. Он скосил глаза и несколько раз чмокнул стекло этими вывороченными губами.
– Придурки, – смеясь, сказала Марина.
– Любовь! – прокричал Рамиль приглушенным голосом. – Любовь!
– Водитель, – прогудел из темноты Репа. – Поехали. А то под трибунал отдам.
– Придурки, – повторила Марина.
– Вот у меня тут триста баксов, – сказал я.
– Не надо. Я не могу их взять.
– Почему?
– Я не могу их взять у тебя.
– Именно у меня?
– Я не могу их взять, Миша.
– Водитель, – снова загудел Репа. – В какой части службу несете?
– Поезжай, – сказала Марина. – Они все равно не дадут поговорить. Я тебе потом как-нибудь все объясню.
В темноте я почти не видел ее лица.
– Ты уверена?
– Да, я уверена. Но все равно, большое спасибо.
Она привстала на цыпочки, и по щеке у меня скользнул легкий летящий поцелуй.
– Ты чудо, – шепнула она.
На следующий день я отправился навестить Сашу-Мерседеса. На переднем сиденье у меня лежал журнал с фотографией Шумахера на обложке. Гонщик стоял на пьедестале с сияющим лицом и поливал публику шампанским из огромной бутылки. На такую фотографию Саша должен был пойти как щука идет на хорошую блесну. Все, что мне оставалось – лишь аккуратно подсечь и потом наблюдать как рыба засверкает чешуей в воздухе.
Моей старой знакомой на прежнем месте не оказалось. Должно быть, она все-таки не смогла нести бремя Сашиных налогов. Ничего не поделаешь. Каждый выживает в одиночку. По крайней мере, я успел ей хоть как-то помочь с теми десятью баксами. Надеюсь, они ей пригодятся.