Год палача
Шрифт:
– А что, милиция совсем обнищала, в таком важном отделе и нет служебной машины? – спросил я удивленно.
– Он по названию только важный, а по отношению… – Марьин досадливо махнул рукой. – Машинами обеспечивают в основном ППС, а на наш отдел за год выделили только две, да и те скоро угробим. Они круглые сутки в разъездах. Вот и приходится пользоваться своей. Управление оплачивает бензин и текущий ремонт. А нынешний вряд ли можно назвать текущим…
– Да, тяжеловато вам приходится, – посочувствовал я и усмехнулся. – Однако ваше начальство не поскупилось
– Не сыпьте соль на раны, – тихо сказал Марьин. – С этим уж ничего не поделаешь.
– Ну конечно, кто же будет воевать с начальством, – поддел я его и заметил, как Марьин нахмурился, молча отвернувшись к окну. – Да вы не обижайтесь, Максим Максимович, я не имел в виду вас, а так… в общем. Уж больно все это режет глаза. Чуть ли не каждый день говорят о борьбе с преступностью, а бандитов и прочей мрази становится все больше и больше. Убивают уже среди бела дня – и ничего… Милиции никто не верит, считают, что она состоит на службе у тех же бандитов.
– Ну это уж вы слишком! – возмутился Марьин. – Зачем же так обобщать?! Из-за нескольких продажных сволочей нельзя же поливать грязью всех. Мы тоже боремся с такими… предателями и когда-нибудь очистимся от них. Рано или поздно все они понесут заслуженное наказание…
– Ну–ну, дай–то Бог, – со вздохом сказал я. – Только верится с трудом, Максим Максимович.
Мы замолчали. Я рассердился на себя за то, что бросился в словесную перепалку. Да надо же – на какую еще тему! Но когда можно было еще выговориться перед милицейским чином? И меня снова понесло:
–– Извините, Максим Максимович, но вы меня не убедите в скором торжестве справедливости и закона. Слишком далеко все зашло, слишком много заинтересованных в продолжении этого бардака и беспредела. Это становится нашим образом жизни. Честно работать уже почти никто не хочет. Да что там рассуждать об этом! Вы посмотрите, что творится… Нет, мы –обреченный и проклятый народ, у нас нет будущего. Мы – обезумевшие голодные рабы, внезапно получившие свободу и воспринявшие ее как свободу грабить и насильничать. В 17–м это уже было, теперь у нас новая революция –криминальная. Причем в нее вовлечено большинство населения…
– Опять вы преувеличиваете, Николай Владимирович, – возразил Марьин, но уже спокойно. – Что же, по–вашему, весь народ – преступники?
– Почти… В селах – воруют поголовно. Уже растащили все, что только можно было утащить… и пропили. На тех, кто не ворует, смотрят как на белых ворон. А в городах что? На одного честного предпринимателя, который действительно пытается производить что–то полезное и нужное, опираясь только на свою энергию и талант, приходится не менее десятка таких, которые всю свою энергию направляют на аферы, безбожно обманывая друг друга и всех вокруг. Опять обман и воровство. Вы что же, думаете, что можно сколотить такие огромные состояния за год, находясь в рамках закона? В цивилизованном мире подобное и не снилось даже на заре капитализма… И всех этих бизнесменов нещадно "доят" бандиты. Опять тот же принцип – отнимать и делить! Точно так же ведет себя и государство, давя непомерными налогами, да еще чиновники–паразиты кровушку сосут. Всем дай, дай, дай!..
Я перевел дыхание и с излишней горячностью продолжил:
– Все мы живем только за счет материальных ценностей, созданных каторжным трудом прошлых поколений, то есть наших отцов и дедов, которых вдобавок еще и ограбили окончательно. Ну и как жить дальше? Какой уж тут оптимизм, Максим Максимович?! Даже дети мечтают стать не летчиками или врачами, а бандитами и проститутками, потому что хорошо усвоили, что можно стать богатым и не напрягаясь, если у тебя есть наглость и крепкие кулаки…
– А вы, должно быть, сильно обижены жизнью? – осторожно спросил Марьин, внимательно выслушав мою тираду.
– Да уж, пришлось хлебнуть… – тихо ответил я. – Ладно, не будем об этом.
– Согласен… Споры на эту тему не бывают продуктивными, они только раздражают людей, – майор произнес эти слова с горькой усмешкой.
Наступило тягостное молчание. Только ровное урчание мотора да шуршание шин по асфальту были слышны в салоне машины. Я мысленно выругал себя за несдержанность и бессмысленную дискуссию, но быстро успокоился, вновь обретя уравновешенность в душе. Марьин сидел рядом, задумчиво глядя в ветровое стекло на маячащий впереди роскошный "Мерседес", и я сменил тему разговора, негромко сказав ему:
– Максим Максимович, если хотите, я могу помочь вам с ремонтом.
– В самом деле? – оживился он, посмотрел на меня с надеждой, но тут же смущенно продолжил: – К сожалению, я вряд ли смогу воспользоваться вашей помощью, Николай Владимирович. На данный момент я…неплатежеспособен, а ремонт обойдется в кругленькую сумму.
– Ну, это можно уладить… У нас на складе есть старенький ноль третий двигатель, но вполне годный. Найдутся и еще кое–какие запчасти… Так что вам нужно будет оплатить только работу наших парней, можно даже в рассрочку. Такой вариант вас устроит? – Я улыбнулся, увидев, как он обрадовался неожиданному разрешению проблемы.
– Конечно, это бы меня устроило. Но ведь и запчасти стоят немало.
– Совсем немного, – успокоил я, – не больше двадцати процентов стоимости новых. Нам они все равно не нужны, так как мы не занимаемся ремонтом "Жигулей". Вашу машину я посмотрю сам, будет бегать, как новая, если не станете насиловать ее.
– Спасибо, Николай Владимирович, – просиял Марьин. – Не знаю, как и благодарить вас. Вы меня очень выручили: без машины мне никак, нельзя.
– Да не за что, – усмехнулся я. – Хорошему человеку помочь всегда приятно.
– А вы считаете меня… хорошим? – с улыбкой спросил Марьин. – Я же мент, возможно, даже взятки беру.
– Нет, вы – не берете. Это видно невооруженным глазом. Те, кто берет, на таких развалинах не ездят, они предпочитают что-нибудь крутое, – в тон ему ответил я и сдержанно рассмеялся. – Вы – честный мент, а это – редкость в наше время.
– Ну, не такая уж редкость, Николай Владимирович. Просто честные люди незаметны…