Год под знаком гориллы
Шрифт:
Закончив работу в Недоступном лесу, мы поехали к северу через Руинди — равнинные охотничьи угодья Парка Альберта. Руинди, лежащее у южной оконечности озера Эдуарда, — единственное место в самом парке, где есть постоянные туристические базы. Кроме того, оно находится в центре заповедника и отсюда можно наблюдать на заросших травой равнинах и на обрамленных пальмами реках стада буйволов, слонов, бегемотов, антилоп водяных козлов, а также львов, леопардов и бородавочников.
Мы миновали Руинди, выехали из узкой долины, направляясь к северу, через горы, и спустились в городок Бени, расположенный у самого леса Итури, зеленого океана, простирающегося до самого горизонта. В этом городке несколько греческих лавочек. Есть и маленькая гостиница — «Отель Мажестик», в которой мы остановились. На закате, когда равнины уже погрузились в густую тень, мы увидели Лунные горы. Они вздымаются над долиной почти на семнадцать тысяч футов. Это пенеплен, поверхность которого сильно выветрилась; среди голых скал лежат ледники.
Ледники сверкали темным золотом и постепенно меркли по мере того, как солнце садилось все ниже и ниже. Нам посчастливилось насладиться редким зрелищем. Нередко Лунные горы бывают укрыты облаками по нескольку недель кряду, так что случайно попавший сюда путешественник и не догадается об их существовании. Африканцы дали этим горам подходящее название — «руенжура», что означает «место дождя».
В I веке нашей эры грек Диоген будто бы проник в глубь континента со стороны Занзибара. После двадцати пяти дней пути он достиг окрестностей двух больших озер и горного хребта со снежными вершинами, в которых берет свое начало Нил. Об этом написал сирийский географ Маринус Тирский, а в 150 году нашей эры Клавдиус Птолемеус, более известный под именем Птолемея, составил свою знаменитую карту, на которой показан Нил, текущий с Лунных гор на север. И все же человечество узнало об этом наверняка только семнадцать веков спустя. Хотя считается, что Генри Стэнли первый открыл эти горы в 1888 году, другие европейцы видели их раньше него. В 1864 году сэр Сэмюэль Бейкер, который открыл озеро Альберта, увидел издалека какой-то горный хребет и назвал его Синими горами; два члена экспедиции Стэнли, Парк и Маунтеней-Джефсон, заметили ледники с озера Альберта за месяц до того, как это сделал сам Стэнли.
На Лунных горах нет горилл, но по их нижним склонам бродят шимпанзе. В течение двух дней, в начале мая, мы обследовали этот горный массив. Пока Док искал шимпанзе у подножия гор, я отправился вдоль долины Бутагу. Я видел, что кое-где эти обезьяны выгрызли сердцевину из стеблей диких бананов; издалека доносился рев животных. Вместе с проводником мы начали быстро подниматься в гору и, миновав зону бамбука, вошли в заросли древовидного вереска. Слой мха сфагнума доходил до трех футов толщины, тропинка представляла собой настоящее болото, и мрачный свет пробивался сквозь серебристо-серые лишайники, гирляндами свисавшие с ветвей. Мы оставили поклажу в хижине Махангу и продолжали подъем, вступив в зону гигантских сенецио.
На высоте примерно тринадцати тысяч футов нам встретился «Кампи-я-Чупа» — «Лагерь Бутылки». Лагерь получил это название потому, что немецкий зоолог Франц Штульман оставил на этом пригорке бутылку, обозначив ею наивысшую точку, достигнутую им в 1891 году. Некоторое время мы продолжали подъем, затем повернули обратно.
Ледники были закрыты облаками. Слева, в глубине затененной долины, лежало Лак Нуар (Черное озеро). Его темная поверхность была неподвижна, как смерть. На следующее утро мы вернулись в низины. Ничего полезного сделать не удалось; в сущности этот поход был глупостью, и все же я был доволен, что побывал на горе.
В этот вечер мы встретились с Мича, прибывшим сюда для обследования северной части Парка Альберта. Мы сидели на веранде отеля Митумба, расположенного у подножия гор, пили джин и болтали о разных пустяках. Мича спросил: «А вы были в Ишанго? Нет? Непременно поезжайте туда. Это самый красивый уголок Парка Альберта».
Мы последовали его совету. 8 мая, под вечер, мы съехали с шоссе на дорогу, ведущую на юг к Ишанго. Она представляла собой просто две колеи, тянущиеся через холмистые, поросшие травой равнины, с разбросанными кое-где небольшими группами акаций. Далеко впереди сквозь золотистую вечернюю тишину двигалось стадо слонов, голов в пятьдесят, — величественных животных, властелинов минувших эпох. Справа от нас склоны гор, круто поднимавшиеся над долиной, неясно рисовались в косых лучах заходящего солнца.
Наивысшей точкой хребта, поднимающейся приблизительно на семь тысяч футов над нами, была гора Чабериму — крайняя северная оконечность района обитания горных горилл. К северу от этого массива местность резко понижалась. Я с интересом рассматривал гору Чабериму — она была целью нашего следующего похода.
Нет сомнения, что Ишанго — одно из красивейших мест в Африке. Оно расположено на северном берегу громадного, в пятьдесят миль длиною, озера Эдуарда, в том месте, где из него вытекает река Семлики и течет, извиваясь к северу, в сторону озера Альберта и Белого Нила. На выступе, с которого открывается вид на озеро, стоят два павильона для отдыха. Мы вынесли стулья на самый край выступа и стали любоваться рекой, текущей в двухстах футах под нами. Река плавно изгибалась в сторону горных склонов. Она текла в берегах, обрамленных кустарником, среди которого тут и там росли древовидные молочаи, простиравшие к небу свои темно-зеленые сочные ветви. Небольшая, грушевидной формы отмель около устья реки, видимо, была излюбленным местом отдыха множества водоплавающих птиц. Там собралось около двухсот бакланов; когда с наступлением сумерек они улетели вниз по реке, стая пеликанов с розовыми спинами и стая совсем белых прилетели цепочкой, одна за другой, величественно взмахивая крыльями. Эти нелепые птицы сели на островке — белые пеликаны с одной стороны, пеликаны с розовыми спинами с другой.
В камышах под нами отдыхал бегемот. Он тяжело дышал, и на его серовато-розовой шкуре была видна глубокая рана. Другие бегемоты лежали, погрузившись в реку. Над поверхностью воды виднелись только их ноздри и выпуклые глаза. Иногда какое-нибудь животное поводило ухом и издавало басовитое «хо-хо-хо». Этот звук отдавался от берега до берега. Десять молодых бегемотов вылезли на песчаную отмель ниже по течению и гонялись друг за другом, словно огромные щенята, разевая гигантские пасти.
Стадо из восьми рыжевато-коричневых антилоп водяных козлов вышло из кустарника и спустилось гуськом по узкой тропинке. У воды самец обернулся, словно почуяв опасность, потом склонил голову с длинными изогнутыми рогами и начал пить рядом со своими самками. Двадцать слонов пришли на водопой; быстро темнело, и в сгущавшихся сумерках мы различали только их неясные силуэты. После этого не было ничего — лишь безмерная тишина ночи.
Мы покинули этот очаровательный уголок на следующий день рано утром. Однако мне удалось побывать там еще раз, в сентябре 1960 года, вместе с доктором Жаком Вершуреном, который тогда работал в качестве биолога в Национальном Парке Альберта. Когда я один пробирался вдоль берега озера Эдуарда, вблизи устья реки, я был настороже, опасаясь встречи с бегемотом. Огромное тело и тощие ноги этих животных создают обманчивое впечатление о той быстроте, с которой они могут двигаться на суше. Когда бегемот пасется ночью на берегу, он может стать опасным, если ему покажется, что отрезан путь к убежищу, то есть к воде.
Национальный парк королевы Елизаветы. Два льва около убитого буйвола. В воде видны головы и спины гиппопотамов
Франк Поппельтон, егерь из Парка королевы Елизаветы, который примыкает к Национальному Парку Альберта с востока, рассказал мне, что за последние несколько лет в его парке погибло десять африканцев. Пятеро были убиты бегемотами, буйволы забодали четырех женщин, собиравших хворост в густых зарослях, а последнего из этого списка погибших убил слон.
Множество бегемотовых троп, вытоптанных в твердой Глинистой почве ногами целых поколений этих тяжеловесных животных, вело от озера и реки к равнинам. Вблизи этих троп, обычно около кустов, лежали кучи навоза. Бегемоты имеют любопытное обыкновение мочиться и испражняться одновременно, а быстро машущий хвост животного разбрасывает испражнения во все стороны. Возможно, что навоз и моча служат как бы дорожными знаками, указывающими другим представителям этой породы, кто здесь прошел. Это похоже на то, как собаки размечают границы своих владений, оставляя знаки на деревьях и изгородях. Граф Корнэ д'Эльзиус, который в то время был директором лагеря в Руинди, рассказал мне местную сказку, объясняющую эту привычку: