Год под знаком гориллы

Шаллер Джордж Б.

Дорога, ведущая с гор, чрезвычайно узкая и крутая. Три дня в неделю разрешено движение в одну сторону, три дня — в другую. По воскресеньям разрешается двухстороннее движение. Дорога очень опасна, так как бельгийцы не обращают внимания на правила и не соблюдают положенных дней недели.

По мере того как мы спускались, свежий горный воздух сменился жаркой, влажной атмосферой низин. И хотя температура редко поднималась выше 85o по Фаренгейту (Около +27o по Цельсию.), высокая влажность воздуха действовала гнетуще и расслабляюще. Как только горы остались позади, дорога стала ровной и потянулась по долинам, огибая холмы. Первое впечатление от низинного влажного тропического леса — это какое-то буйство растительности, не знающей никакого удержу. Переплетающаяся масса лиан, трав, кустарников теснила дорогу с обеих сторон. Немного дальше сплошной темной стеной поднимались деревья. То и дело встречались деревушки, состоящие из квадратных глинобитных хижин, окруженных банановыми рощами. В это знойное время дня селения казались почти вымершими. Кое-где в тени лежало несколько мужчин, да куры в поисках корма лениво скребли спекшуюся землю. Услышав шум машины, лишь детишки выбегали на обочину дороги посмотреть, кто едет.

Это был лес Маниема — темное сердце Африки. Даже известные путешественники избегали эти бескрайние джунгли, и до первой мировой войны здесь вообще не было дорог. Главный путь работорговли проходил между Уджиджи, Кабамбарой, Касонго и Ньянгве, далеко к югу от этих мест. Ньянгве был основан арабами около 1860 года на берегах реки Луалаба — так называется верхнее Конго. Ливингстон побывал в Ньянгве в 1871 году, а в 1876 году Стэнли спустился по Конго до океана. Отважный Камерон, второй европеец, пересекший африканский континент, переправился через реку Улинди, приток Луалабы, в 1874 году. Эмин Паша, немец, чуть было не ставший суверенным правителем северного Конго и южного Судана, был убит арабами около города Лубуту в 1892 году. И только в 1894 году граф фон Гетцен спустился по реке Лова. Он был первым путешественником, проникшим в самое сердце леса Маниема.

Река Лова слишком широка в этом месте, чтобы упавшее дерево могло служить мостом, и поэтому гориллы не могут перебраться на противоположный берег

Варега, ванианга и другие племена, населяющие эту местность, говорят на языке банту и занимаются земледелием. Образ жизни племен в значительной степени определяется способом земледелия, который можно назвать подсечно-огневым. С помощью топора и огня они валят большие деревья и оставляют их гнить на земле. Более мелкие деревья и кустарник выжигают, по гареву сажают побеги бананов, а под бананами — маниоку. Иногда землю сперва занимают под горный рис, злак, который можно выращивать на склонах холмов, как кукурузу. После того как его уберут, сеют другие культуры. Однако почва, могущая питать самую буйную дикую растительность, быстро истощается от посевов. Под прямыми лучами экваториального солнца перегной быстро разлагается, а минеральные соли почвы вымываются ливнями. После трех-четырех лет возделывания различных сельскохозяйственных культур поле истощается и должно лежать под паром по крайней мере двенадцать лет, прежде чем его снова можно возделывать. Снова сводят лес, снова сажают бананы, деревеньки переносят поближе к полям — это бесконечный, извечный цикл кочующего, залежного метода обработки земли.

На заброшенных участках молодой лес поднимается подобно фениксу из пепла. Сначала почва зарастает травами и вьющимися растениями, через год-два кустарник и молодые деревца пробиваются сквозь травы вверх, к открытому небу. Участок возделанной земли, заброшенный пять — десять лет тому назад, уже представляет собой непроходимые дебри, над ними высятся деревья музанга, у которых пучки блестящих листьев расходятся от одного черешка во все стороны, словно зонтик. Это дерево растет с феноменальной быстротой — за пять лет оно достигает высоты в сорок футов. Когда дереву около двадцати лет, оно умирает. По мере того как растет вторичный лес и полог ветвей становится все гуще и гуще, все меньше и меньше солнечного света доходит до почвы. В джунглях растения могут существовать, либо выбиваясь наверх, к освещенным солнцем вершинам, либо приспосабливаясь жить в полумраке, у подножия деревьев. Многие из растений, первоначально завладевших заброшенным участком, не могут выжить. По мере того как лес делается старше, подлесок исчезает почти полностью. По прошествии приблизительно восьмидесяти лет высокий лес вновь покрывает места, где когда-то были деревушки и поля. Эта постоянная вырубка, посадка, забрасывание участков создали пейзаж, состоящий из недолговечных полей — расчисток, окруженных лоскутными участками молодого леса в различных стадиях роста. На горизонте такого пейзажа всегда присутствует могучая гилея.

Деревушки в джунглях — это всего лишь изолированные островки. Лес, поднимающийся за полями, кажется людям таинственным и страшным, они редко в него углубляются. Их жизнь сосредоточена на полях. Здесь они ведут непрекращающуюся борьбу против непрестанно наступающих джунглей. Словно для того чтобы позабыть о лесе, жители вырубают все деревья вокруг деревушек, лишая себя тени. И хотя африканцы живут в лесу, вероятно, около двух тысяч лет, человек и лес так и остались чуждыми друг другу. В конце плейстоцена африканцы, по всей вероятности, жили в степях и саваннах Западной Африки и только пигмеи бродили по лесам. Приблизительно в 3000 году до нашей эры из Египта пришло земледелие, и африканцы стали культивировать дикое просо и сорго, злаки, плохо растущие во влажном тропическом лесу. Позднее стал культивироваться ямс. Железо, с которым африканцы познакомились перед началом христианской эры, и ямс позволили им проникнуть в леса. Бананы появились у них незадолго до 1600 года, а маниока только около 1750 года.

Спустя несколько часов мы добрались до шахтерского поселка Кабунга. Это один из многочисленных рудников в этом районе, находящихся в ведении НКК — Национального Комитета Киву, в 1928 году получившего монопольное право на разработку минеральных залежей на территории леса в три четверти миллиона акров.

Недалеко от Кабунги, на лесной вырубке, стоял дом, где жил Шарль Кордье с женой. Нам сказали, что траппер Кордье, швейцарец по происхождению, больше чем кто-либо в этой местности осведомлен о гориллах, и мы приехали к нему за информацией.

Шарль, высокий, крепкий мужчина, лет за шестьдесят, с седыми волосами и моложавым лицом. Он человек бурных страстей, но за его грубым голосом скрывается добродушный характер. На свете мало людей, к которым я относился бы с большим уважением. Есть много звероловов, снабжающих животными различные зоопарки. Большинство из них совершают короткие поездки в отдаленные страны, ловят и покупают все живое и возвращаются с добычей, состоящей из самых разнообразных зверей, о которых они потом пишут книгу. Шарль, напротив, сосредоточивает свои усилия на поимке лишь самых редких и неуловимых животных, таких, которые еще никогда не демонстрировались в зоопарках, или таких, которых чрезвычайно трудно словить. Ему иногда приходится тратить годы в поисках и в погоне за каким-нибудь единственным, редчайшим экземпляром.

Он очень любит и прекрасно понимает животных, которые проходят через его руки, а именно этих качеств так часто недостает звероловам. Например, в Западной Африке один беспринципный американский торговец животными убивал всех взрослых горилл в группе, чтобы заполучить детенышей. Большинство из этих пойманных детенышей умерло от разных болезней или просто от одиночества еще до того, как их распределили по зоопаркам. Вот выдержка из отчета одного из звероловов, работавшего для медицинского института:

«На другой стороне вырубки самка горилла играла с маленьким детенышем. Они представляли собой превосходную мишень, так как находились менее чем в пятидесяти ярдах от нас и не подозревали о нашем присутствии. Я все думал о других гориллах, которых мы слышали, хотя и не видели… Но ничего тут нельзя было поделать, мне пришлось выстрелить. Я долго выжидал, и наконец, когда я перестал дрожать, я пробил ей выстрелом череп, убив ее мгновенно. Подбежал самец. Я выстрелил и ранил его в плечо. Он пошатнулся, но продолжал двигаться вперед. Я снова выстрелил, и он снова пошатнулся…»

Малыш, добытый таким безжалостным образом, погиб через несколько дней, потому что ничего не было сделано для того, чтобы обеспечить за ним уход. На каждую из восьмидесяти пяти горилл, находящихся в Соединенных Штатах, приходится по крайней мере пять горилл, которые погибли или пока их ловили, или на пути в зоопарк. Вот в каком неприглядном свете предстает не только «деятельность» звероловов, но и сами зоопарки, которые в большинстве случаев не интересуются, каким образом были добыты купленные ими животные.