Год собаки
Шрифт:
Постепенно малыш становился смелее, активнее и увереннее в себе. Он по-прежнему побаивался Девона, но день ото дня его страх отступал. Теперь, когда я звал его, он бросался ко мне, самозабвенно виляя хвостом — живая аллегория собачьего счастья.
У него появились друзья среди соседей. Как и Джулиус, он отличался обаянием и вызывал всеобщую симпатию. В наших отношениях с Девоном наступило что-то вроде перемирия: напряжение оставалось, но открытая борьба подходила к концу.
Приближалась зима, и я все чаще замечал, что Джулиус уже не тот, что прежде. На прогулках он ходил так медленно, что порой мне
В декабре, полный дурных предчувствий, я повез его к ветеринару. Новая беседа с доктором Кинг — и новый страшный диагноз: рак толстой кишки. Тот же холодный пол, те же прощальные объятия. Когда доктор Кинг и медсестра делали ему укол, Джулиус порывался лизнуть им руки.
— Глупый ты пес, — проговорил я дрожащим голосом, положив его голову к себе на колени. — Прекрати лизаться. Неужели ты не понимаешь, что тебя убивают?
Гладя его по голове и стараясь не плакать, я тихо рассказывал Джулиусу, что, если есть на свете рай, он, конечно, заслужил там местечко. Он будет вечно лежать на вершине горы и смотреть вниз, в цветущую долину. А вокруг будет множество цветов, так что он сможет нюхать их, даже не вставая. Всегда будет светить солнце. И еще там будут горы собачьих чипсов с арахисовой пастой; съешь один — на его месте тут же появится новый.
А внизу, в зеленой долине, на глазах у Джулиуса будут заниматься своими делами лисы, кролики, олени и еноты. Но между ними и Джулиусом будет течь глубокая и быстрая река. Зачем? А для того, чтобы он не чувствовал себя обязанным гоняться за дикими зверями или вообще как-то на них реагировать. Пусть он свободно созерцает жизнь и размышляет о ее тайнах.
И конечно, дети. Толпы маленьких детей, которых он так любит. Каждый день они будут выстраиваться к нему в очередь: больные дети, дети, которых укусил какой-нибудь глупый пес, дети, которые боятся собак или просто никогда не видели собаку вблизи. Пусть подходят к нему — робко, цепляясь за руку отца или матери. А он — как всегда, осторожно и плавно, чтобы их не напугать, — будет подниматься на задние лапы и лизать их в щеки. И пусть каждый ребенок, которому выпадет обнять Джулиуса, навсегда полюбит собак.
Еще я сказал, что Стенли тоже будет там, в собачьем раю; старые друзья встретятся снова — и уже никогда не расстанутся.
Не помню, что я еще говорил. Помню только, что, несмотря на все мои усилия, голос у меня дрожал и прерывался от слез. Но Джулиус этого уже не слышал.
Эмма, моя дочь, позвонила домой и спросила, как я.
— Пустота в сердце, — ответил я. — Страшная пустота — и боюсь, она никогда не заполнится.
Порой я начинал давиться слезами в самые неподходящие моменты: у компьютера, или в машине, или по утрам, когда видел в углу пустую собачью лежанку.
Меня спрашивают: не предполагал ли я, хотя бы подсознательно, что Джулиус и Стенли недолго останутся со мною, когда взял в дом Девона и Гомера? Честно говоря, не знаю. Быть может, сам того не осознавая, я замечал, что они становятся вялыми и медлительными. Но сознательно мысль о скорой смерти лабрадоров не приходила мне в голову. Я не сомневался, что они проживут по крайней мере еще несколько лет: научат новичков всему, что умеют сами, покажут им все свои любимые места в горах. Но вышло иначе, и теперь у меня снова жили только два пса.
Девон
Как и друзья, и любимые, собаки отмечают периоды в человеческой жизни, связывая одну эпоху с другой.
Джулиус и Стенли жили со мной в те годы, когда, бросив работать на медиакомпании и крупные коммерческие фирмы, я сделался одиноким писателем. Для нелюдимого одиночки псы стали отличными товарищами, хотя, конечно, человеческое общество заменить не могли. Невозможно было отплатить им за все, что они для меня сделали.
Когда в твою жизнь входит такой пес, как Девон, дни становятся настолько насыщенными, что память об этих дружелюбных и нетребовательных созданиях легко меркнет. Девон занимает очень много места: он — благословение и проклятие, его просто невозможно не замечать.
Например: через пару месяцев после появления Гомера, вернувшись домой из кино, мы с Полой обнаружили, что холодильник распахнут настежь. Из холодильника исчезла жареная курица, купленная в супермаркете и упакованная в пластиковый контейнер, который не так-то легко открыть. Хм… очевидно, кто-то позабыл плотно закрыть дверцу, а кто-то другой этим воспользовался. И мы догадывались кто.
В кухне я курицу не обнаружил. Девон при нашем появлении удрал наверх так бесшумно, что я бы его и не заметил, если бы в дверном проеме не мелькнул кончик хвоста. Я обыскал столовую и спальню — ничего. Но что-то высовывалось из-под черного кресла в гостиной. Нижняя часть контейнера! И — никаких следов курицы.
Опустившись на четвереньки, я обнаружил вторую половинку контейнера под диваном. Без единого следа зубов: контейнер не разгрызли, не разорвали, а просто открыли с такой ловкостью, для которой, как мне прежде казалось, необходимо иметь руки с пятью пальцами.
Курица весила килограмма полтора. Предположим, псу повезло — он нашел холодильник открытым, но как он ухитрился достать оттуда курицу, отнести в другую комнату, открыть контейнер, съесть все до последней косточки, не оставив ни единого следа на ковре, да еще и припрятать улики под мебелью?
Судьба курицы прояснилась на вечерней прогулке. Девон перехитрил сам себя: одного он не учел — у собак все, что попадает внутрь, быстро выходит наружу. Гомеру, как выяснилось, не досталось ни кусочка. Понимая, что куриные кости могут быть опасны, я позвонил доктору Кинг, и она посоветовала проверить кал на кровь. А в следующий раз, уходя из дома, проверять, закрыт ли холодильник.
Два дня спустя я купил на обед несколько тефтелей в таком же пластиковом контейнере и положил их в холодильник. Да, уходя, я проверил, закрыт ли он, да еще на всякий случай припер дверцу табуреткой. Час спустя, когда я вернулся из офиса, табуретка была отодвинута, холодильник открыт, а тефтели исчезли. Контейнер я снова нашел под черным креслом. А Девон при моем появлении поспешно удрал наверх.