Год тигра и дракона. Живая Глина
Шрифт:
– Лю! А ты, похоже, уверен, что нас не хватятся… и не схватят тут какие-нибудь вражьи выползки. Иначе с чего бы так спокойно развалился на травке, после того, как тебя чуть Сян Юн не порешил… Ну-ка, признавайся! Сколько молодцов подглядывает за нами из бурьяна?
– Приглядывают, – осторожно поправил ее Лю. – Приглядывают, а не подглядывают. И если они подошли ближе, чем на ли, я… я…
– Ты – что?
– Поцелую дорогого брата Сян Юна! – Пэй-гун приподнялся на локтях и, запрокинув голову, проорал в небо.
– Клянусь алтарями Земли и злаков, я этого надменного поганца расцелую!
Люся отняла ладони
– Ой ли? Сян Юна? Поцелуешь?
– Конечно, - облизнулся Лю и добавил доверительно: – После того, как отрежу говнюку башку – отчего бы не расцеловать?
– Ты!..
Все еще хихикая, девушка толкнула его в плечо, сользнула ладонью ниже – и замерла.
– Ты… ты ведь раны разбередил. У тебя кровь идет.
Лю поймал ее руку и легко коснулся губами пальцев.
– Кровь? О,так мы, получается, в расчете?
Небесная лиса зашипела сквозь зубы, ак закипающий чайник.
– Бесстыдник ты! Слышишь? Совершенно бесстыжий… и безмозглый! Просто невероятно, как я могла…
– Как ты могла – что?
– стремительно сев, Лю ловко поймал ее и вкрадчиво поинтересовался: - Могла – что? Полюбить такого дурака? Да?
Безуспешно дернувшись пару раз, Люся замерла, прижавшись к нему, и легко потерлась щекой о расцаpапанное плечо своего древнего мятежника. Вместо ответа. Да.
– Лю, - молвила она чуть погодя. – Лю.
– Что?
– Лю, я… я есть хочу. Готова лошадь съесть. Честно.
очешь управлять мужчиной – ухвати его за самое дорогое, да покрепче. Эту истину гражданка Смирнова почерпнула от матушки. Та папашей вертела аккурат через желудок. Любил Петр Андреевич хорошо покушать,и если бы расстегаи с кулебяками не сходились каждый раз в борьбе с древними китайцами, как знать, может, матушка и перетянула бы своего профессора окончательно в пропахший пирогами мир подушек, салфеточек и слоников на каминной полке.
Лю проявил похвальную сообразительность, сразу оценив риски.
– Только не Верного! н нам ещё пригодится. Погоди-ка… сейчас-сейчас…
Люся прилегла на бок, с интересом наблюдая, как он роется в ворохе сброшенных одежд.
– Ты бы хоть штаны надел…
– Это потом, -отмахнулся Пэй-гун.
– Где же… А! Вот!
Он торжествующе помахал рукой с зажатым в ней невзрачным свертком. Люся повела носом. Пахло… Пахло мясом!
– Но откуда? Как?
– она стремительно переползла поближе и с восторгом уставилась на неожиданое богатство: жареную курицу (без одной, правда, ножки) и две мелкие, помятые, но целые мандаринки.
Лю небрежно повел плечом:
– Да так… Я ж на пиру был, вот и прибрал со стола, пока все отвлеклись.
– Лю… тебя же Сян Юн убить пытался. ты в это время у него из-под носа курицу стянул?
– Ну-у…
– Серьезно? Ты у него курицу украл! И кто тут после этого лис?
Вместо ответа Пэй-гун одарил ее ослепительной улыбкой и оторвал от добычи крылышко, предлагая разделить по-братски. И не успела Люся благосклонно принять подношение, как Лю уже стремительно почистил для нее мандаринку.
Они сидели рядышком на измятых шелках пэй-гунова халата, уплетали экспроприированную курицу, заедали коcтлявыми и кислыми мандаринами,и Люся, смеясь, утирала стекающий по губам горчащий сок. И в целом мире остались только они двое – усталые, голые, счастливые –
Таня
Как ни крути, а возвращеие в чуский лагерь и встреча с Сян Юном не должны были превратиться в публичный скандал. Татьяна Орловская всегда считала себя выше банальных склок. Даже в том возрасте, когда девочек так и тянет выяснять отношения по любому поводу, она оставалась в стороне от интриг своих гимназических одноклассниц. Танечке с лихвой хватало и тех скандалов, которые устраивала её маменька папеньке. Благо, повод имелся весомый и неизменный – мать Люсеньки и собственно Люсенька сама по себе. В такие моменты Таня запиралась в своей комнате и молилась, чтобы, не дай боже, на Петра Андреевича не подействовали упреки,и он не отвернулся от второй своей семьи. Маму было жалко, но сестру Татьяна потерять никак не могла. Ни тогда, ни сейчас.
Дo последнего мгновения Тьян Ню надеялась, что успеет прежде, чем подученный Сян Юном человек вызовется танцевать с мечом с намерением убить Лю Дзы. Спасти родоначальника величайшей династии Китая– это же огромная честь для любого историка.
А, оказывается, чуский генерал и тут старого доброго Сыма Цяня обошел на повороте! И когда небесная дева увидела его с обнаженным мечом,то натурально взбесилась. И приличную девушку из профессорской семьи понесло по кочкам. А она-то боялась, что не сможет отвлечь Сян Юна, что актерского мастерства не хватит. Ого! Еще как хватило!
«Как горохом об стену! Просила, умоляла, Яшмовым Владыкой грозила! Нет, он, как бульдог в кость, в этого Лю впился!
– все еще пылала праведным гневом Тьян Ню, кoгда развернулась на пятках спиной к Сян Юну, давая понять – их неприятный разговор окончен.
– Вот ведь упёртый! Как баран!»
Горделиво вскинув голову и сохраняя на лице маску невозмутимого спокойствия, небесная дева направилась к своему личному шатру. Хотелось поскорее снять еще вланое после стирки в ручье ханьфу, переодеться в сухую одежду и вытащить из волос золотую шпильку. Творение древнего ювелира Таня прихватила в гробнице Цинь Шихуанди по необходимости. Чтобы волосы в лицо не лезли. Самую легкую выбрала – со скромными нефритовыми цветочками подвески. И теперь расплачивалась за невольное расхищение могилы. Голова болела, кожу стянуло, словно злополучная шпилька вонзилась прямо в скальп.
– Тысячу лет жизни нашей небесной госпоже!
– воскликнул одноглазый телохранитель Тьян Ню и повалился ниц.
– Тысячу лет!
– подхватили его подчиненные, словно приветствовали императрицу, пав на колени.
Мэй Лин и Вторая, забыв о склоках, дружно рыдали в обнимку. А в шатре пахло почти по-домашнему. Собственно, во всех мирах эта вылинявшая от дождей и ветров палатка и была единственным домом Татьяны Орловской.
– Мы уж и не чаяли увидеть госпожу Тьян Ню, – с облегчением вздохнул Сунь Бин, и его единственный глаз непривычно увлажнился.
– Я так и знал, что вас похитила эта... злодей этот в полон захватил. Всю округу обошел в поисках ваших следочков, моя добрая госпожа. Каждый кустик облазил, в каждый овраг спустился. Не поверил этот ничтожный слуга, что небесная дева покинет его, даже не попрощавшись. Но слуга не терял надежду, нет. Никто из нас не усомнился. Верно я говорю?