Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды
Шрифт:
Рабочие ушли спать.
— Ну вот, Андрей, — сказала Светлана, беря меня под руку, — рабочий день окончен. Ты замучился, наверное?
Но я совсем не чувствовал усталости.
— А ты, — сказал я Светлане, — еле стоишь на ногах. Иди спать, я провожу тебя.
— Да у меня и сна-то ни в одном глазу! — воскликнула Светлана. — Пойдем прогуляемся лучше.
И мы медленно пошли с ней в сторону, к озеру.
Странное это было озеро. Его берега совсем не поднимались над уровнем воды. Земля как будто плавно переходила в воду. Озеро казалось мертвым.
Мы легли на землю и долго смотрели на воду.
Мне было так хорошо, что я слово боялся вымолвить. Наверное, каждому человеку случалось испытывать такую сильную радость. Пока молчишь, ощущаешь всю невыразимую полноту радости, а слова всегда ее ограничивают…
В те минуты я как бы заново переживал, переосмысливал свою жизнь. Я вспоминал детство, институтские годы, свои мечты, желание сделать что-то большое, трудное. Я думал о Светлане, которая сейчас была здесь, рядом со мной, и о том, что все мои опасения оказались напрасными, что она любит меня — иначе не приехала бы.
А ведь когда-то меня мучили сомнения. Она была одной из самых заметных, самых ярких девушек в нашем институте. Было время, когда я просто робел перед ней. Она как-то очень быстро добивалась всего, чего ей хотелось. Увлекалась лыжным спортом, была слаломисткой. Я несколько раз ездил за город смотреть, как она мчится с горы. Сердце замирало, когда она стояла на вершине, готовясь ринуться вниз…
А сам себе я казался слишком уж земным, слишком обыкновенным. Конечно, и у меня были свои мечты, но зрели они где-то глубоко внутри…
А теперь все мечты мои сбылись. Светлана со мной.
Но я лежал неподвижно, сознавая в глубине души, что ничто не может быть выше ощущения счастья и радости, которым я был полон. Будто я держал налитую до краев чашу радости и боялся пошевелиться, боялся пролить хоть каплю…
В те минуты мы так ничего и не сказали друг другу.
Проснувшись, я услышал голос Светланы за стеной барака. Она встала раньше меня. Я выглянул в окно. Да, Светлана была уже на ногах. Она распоряжалась отгрузкой породы, выкинутой после взрывов. Рельсов у нас еще не было, вагонетка бездействовала, породу переносили на носилках.
Синий комбинезон Светланы успел сплошь покрыться пылью, лицо ее потемнело, словно она загорела за эти несколько часов. И сейчас она казалась мне еще красивей, чем вчера.
На людях я поздоровался со Светланой сдержанно, почти официально, и от этого почувствовал ее еще более близкой.
Четверо рабочих переносили породу и сбрасывали ее метрах в двадцати от забоя в небольшой овражек, трое других крепили деревом нависающие куски породы. Стучали топоры, взвизгивали пилы.
— Через час можем продолжать бурить! — крикнула мне Светлана.
В голову мне пришла мысль: как, в сущности, все просто в жизни! Только не струсить, не поддаться панике, одолеть первые трудности — и вот все уже позади, путь открыт…
Как я ошибался!
Когда бурильщики забурили новые шпуры, а подрывники, заполнив их взрывчаткой, подожгли бикфордовы шнуры, когда прогрохотали взрывы, осела каменная пыль и все мы устремились к забою, я увидел, что вся наша предыдущая работа пошла насмарку. Вместо уходящего в гору коридора у подошвы горы лежала груда обвалившейся породы и валялись деревянные обломки обрушившихся креплений.
Я был уверен, что причина неудачи в плохо закрепленной кровле, и распорядился после уборки породы поставить более прочное крепление.
Но оптимизм мой был преждевременным.
В течение всего дня, до поздней ночи, мы продолжали рвать породу и крепить кровлю. А результаты были все те же. С каждой новой отладкой рушилась только что закрепленная кровля, и нам со Светланой оставалось только «руководить» погрузкой на носилки обвалившихся камней…
Был уже час ночи, когда Светлана, Нестеров, Агафонов и я собрались в бараке обсудить создавшееся положение. Все молчали. Я понимал, что именно мне нужно начать разговор, но я не мог принудить себя к этому.
— Ну, в чем дело, товарищи? — неожиданно сказала Светлана. — Почему все скисли? Не вижу причин для траура!
Ее громкий, бодрый голос вывел меня из состояния подавленности. Я сказал:
— Техническим проектом детали врезки, как известно, не предусмотрены. Тем не менее я убежден, что мы работаем правильно, делаем все так, как нас учили. И все же врезка не получается…
Снова наступило молчание.
— Что врезка не получилась, веем известно! — все так же громко и, как мне показалось, раздраженно проговорила Светлана. — Надо разобраться и понять, почему не получилась. Я полагаю, что причина в креплениях.
— Крепили на совесть, — угрюмо сказал Агафонов.
— Да не в том дело! — отмахнулась от него Светлана. — Я имею в виду качество дерева, а не креплений. Может быть, деревья на Севере недостаточно крепкие?
На лицах Агафонова и Нестерова появилась не то улыбка, не то усмешка. Я тоже едва сдержал улыбку.
То, что сказала Светлана, было очень наивно. Однако я был благодарен ей за бодрый, деловой тон.
— На Севере, товарищ инженер, мачтовый лес растет, — сказал Нестеров.
— Ну, тогда не знаю, — передергивая плечами, призналась Светлана. — Во всяком случае надо что-то решать.
— Так или иначе, — после долгой паузы сказал я, — бурение пока надо прекратить.
— Как это прекратить?! — воскликнула Светлана.
— На время прекратить, — повторил я. — Надо дать людям отдохнуть.
Я понимал, что говорю сейчас совсем не то, что хотелось бы услышать людям, но ничего другого придумать не мог.
Почти физически ощущая, как в нашем маленьком коллективе после подъема, вызванного пуском компрессора и первой отпалкой, появились уныние и растерянность, я все же ничего не мог предпринять. Мне было стыдно перед людьми, перед Светланой. Но я не понимал, в чем причина нашей неудачи, и ощущал полный упадок сил.