Годы
Шрифт:
— Хорошо, что Норт вернулся, — сказала Элинор.
— Да, — откликнулась Пегги. — Он считает, что мы говорим только о деньгах и политике, — добавила она.
Она винит его за то, что не он был убит, хотя так нельзя, подумала Элинор.
— Вот как? — сказала она вслух. — Однако… — Газетный плакат с большими черными буквами словно закончил за нее фразу.
Они приближались к площади, где жила Делия. Элинор принялась рыться в сумочке. Она взглянула на счетчик, на котором набежало довольно много. Водитель поехал кружным путем.
—
Они медленно ехали вокруг площади. Элинор терпеливо ждала, держа в руке сумочку. Она увидела полосу темного неба над крышами. Солнце уже село. Некоторое время небо имело умиротворенный вид неба над полями и лесами.
— Ему надо повернуть, и все, — сказала Элинор.
Я не падаю духом, — добавила она, когда такси повернуло. — Знаешь, когда путешествуешь, приходится общаться с самыми разными людьми — на борту корабля или в каком-нибудь убогом захолустном пристанище… — Такси нерешительно катило мимо домов. — Тебе стоит туда съездить, Пегги, — прервала паузу Элинор. — Стоит попутешествовать. Аборигены так красивы, ходят полуобнаженными, спускаются к реке в лунном свете… Вон тот дом. — Она постучала по стеклу, и такси замедлило ход. — О чем я говорила? Да, я не падаю духом, потому что люди так добры, сердца у них такие хорошие… Поэтому, если бы только простые люди, простые — как мы сами…
Такси подъехало к дому с освещенными окнами. Пегги потянулась вперед, открыла дверь и, выпрыгнув из машины, заплатила шоферу. Элинор неуклюже выбралась вслед за ней.
— Нет, нет, нет, Пегги, — начала она.
— Это мое такси, мое такси! — запротестовала Пегги.
— Но я настаиваю, чтобы я оплатила свою долю, — сказала Элинор, открывая сумочку.
— Это Элинор, — сказал Норт. Он положил трубку и повернулся к Саре. Она по-прежнему качала ногой. — Она просила сказать тебе, чтобы ты пришла на прием к Делии, — добавил он.
— На прием к Делии? Зачем мне на прием к Делии? — спросила Сара.
— Потому что они старые и хотят, чтобы ты пришла, — сказал Норт, стоя над Сарой.
— Старая Элинор, бродяга Элинор, Элинор с глазами дикарки… — пробормотала Сара. — Пойти, не пойти, пойти, не пойти? — монотонно заладила она, глядя на Норта. — Нет, — заключила Сара, поставив ноги на пол. — Не пойду.
— Ты должна пойти, — сказал Норт. Ее манера раздражала его, а голос Элинор все еще звучал в ушах.
— Я должна? Должна ли я? — Сара занялась кофе.
— Тогда, — сказала она, вручая Норту чашку и одновременно беря книгу, — читай пока.
Она опять свернулась в кресле, с чашкой в руке.
Действительно, идти было еще рано. Но почему, думал он, опять открывая книгу и переворачивая страницы, почему она не хочет идти? Боится? Он посмотрел на нее, сжавшуюся в кресле. Одежда поношенная. Он стал глядеть в книгу, но почти не мог разобрать буквы. Сара не зажгла лампу.
— Я не могу читать без света, — сказал Норт. На этой улице быстро темнело, потому что дома стояли очень близко. Проехал автомобиль, и по потолку скользнули полосы света.
— Включить свет? — спросила Сара.
— Нет, — сказал Норт. — Я попробую кое-что вспомнить. — Он начал декламировать единственное стихотворение, которое знал наизусть. Он выговаривал слова в полутьму, и ему казалось, что они звучат необычайно красиво, потому, наверное, что он и Сара не видели друг друга.
Прочитав одну строфу, он сделал паузу.
— Читай дальше, — сказала Сара.
Он продолжил. Слова, вылетавшие в комнату, казались вещественными, твердыми и независимыми; однако они изменялись от соприкосновения со слушавшей их Сарой. Но, закончив вторую строфу:
«Лишь грубость общество внесет В уединенья сей оплот…» [67] , —Норт услышал какой-то звук. Происходил он из стиха или откуда-то извне? Из стиха, решил Норт и уже собирался продолжить, как Сара подняла руку. Он замолчал. До него донеслись тяжелые шаги с лестницы. Кто-то намеревался войти? Сара смотрела на дверь.
67
Из стихотворения английского поэта Эндрю Марвелла (1621–1678) «Сад».
— Еврей, — прошептала она.
— Еврей? — переспросил Норт. Оба прислушались. Теперь он слышал вполне отчетливо: кто-то отвернул водопроводные краны; кто-то принимал ванну за стеной.
— Еврей принимает ванну, — сказала Сара.
— Еврей принимает ванну?
— А завтра на ванне будет грязная полоса, — добавила она.
— Проклятый еврей! — воскликнул Норт. Мысль о полосе грязи с чужого тела в ванне за стеной вызвала у него отвращение.
— Давай дальше, — сказала Сара. — «Лишь грубость общество внесет, — повторила она последние строки. — В уединенья сей оплот».
— Нет, — сказал Норт.
Они слушали, как течет вода. Человек кашлял, прочищал горло, обтираясь губкой.
— Кто такой этот еврей? — спросил Норт.
— Эбрахамсон, торгует жиром.
Они прислушались.
— Помолвлен с хорошенькой девушкой из ателье мужской одежды, — добавила Сара.
Все звуки доходили до них сквозь тонкую стену очень отчетливо.
Обтираясь губкой, человек громко сопел.
— Но он оставляет в ванне волосы, — заключила Сара.
По телу Норта пробежала дрожь. Волосы в еде, волосы в раковинах, чужие волосы вызывали у него тошноту.
— У тебя с ним общая ванная? — спросил он.
Сара кивнула.
Человек издал звук, что-то вроде «Фу!».
— Фу! Именно это я и сказала, — засмеялась Сара. — Фу! — войдя в ванную холодным зимним утром. Фу! — Она выбросила в сторону руку и замолчала.