Голая Джульетта
Шрифт:
Двенадцатое июня поначалу ничем не выделялось из череды других дней. Во время переезда из Сент-Луиса в Миннеаполис он прикорнул в фургоне, немного почитал, послушал в плеере «Смитс», морщась от вонючих бздюхов ритм-секции. Провели саунд-чек, закусили, Такер прикончил бутыль красненького, нарушив данное себе обещание не прикасаться к вину до окончания концерта. В подпитии принялся донимать группу: высмеял неосведомленность барабанщика в вопросах текущей политики госдепартамента; басиста обвинил в том, что от его носков воняет подмышками, нахамил жене местного промоутера. После концерта кто-то предложил
Он в одиночестве стоял у стойки, косясь на сцену и пытаясь припомнить, какой идиот присоветовал ему тащиться за девять кварталов слушать этих мудаков, ради которых и шага ступить не стоило. Затем вдруг оказалось, что он уже не один. Рядом материализовался какой-то волосатик в футболке с обрезанными рукавами и с бицепсами рестлера. «Ник-каких драк-к», – без всякого повода приказал себе Такер, косясь на этого типа, хотя за последний год его беспробудного пьянства отсутствие повода само по себе служило причиной для драки. Шкаф-волосатик оперся о стойку, копируя позу стоявшего рядом Такера, подчеркнуто не обращавшего на него никакого внимания.
Шкаф наклонился к Такеру и проорал ему в ухо, перекрывая шумовой фон:
– Можно тебя на пару слов?
Такер пожал плечами.
– Я парень Лайзы, Джерри. Тур-менеджер «Наполеон-соло».
Такер повторил жест плечами, однако без прежней уверенности. С Лайзой он спал, когда встретил Джули Битти. Лайза заслуживала лучшего отношения. Такер не смог бы даже самого себя убедить, что обращался с Лайзой по-человечески. Он продолжал спать с ней, даже когда уже вовсю таскался за Джули. Просто потому, что не был готов поставить все точки над «i». В конце концов он просто бросил ее, без всяких объяснений. Разумеется, общаться с парнями Лайзы Такер желания не испытывал.
– Не хочешь знать, как у нее дела?
Такер пожал плечами в третий раз:
– Чует мое сердце, ты мне все равно расскажешь.
– Да пошел ты…
– Сам пошел…
Такер вдруг вспомнил, что именно Лайзе нравилась группа, слушать которую они сюда приперлись. С чего-то накатило раскаяние. Может, и не дожил бы он с нею до седин, но, во всяком случае, отношения с Лайзой были далеки от теперешнего бесконечного публичного позора с Джули. До чего же противно обо всем этом думать. Что случилось бы с его творчеством, останься он с Лайзой? Конечно, никакую «Джульетту» он не родил бы. Не брось он Лайзу, он бы, вероятно, был больше доволен собою. Но успех, внимание публики… Отсутствие всего этого заставило бы его себя ненавидеть. Этак вот…
Мужик-шкаф оттолкнулся от стойки, отвернулся, чтобы уйти. Такер задержал его:
– Постой. Извини. Как Лайза?
– Нормально, – бросил парень.
И ради этого вялого ответа он только что обматерил Такера?
– Ну, я рад. Передай ей от меня привет.
По совершенно непонятной, лишенной логического обоснования причине любимая группа Лайзы вдруг воздвигла шумовую Берлинскую стену, использовав в качестве стройматериала фидбэк и тарелки. Как раз в этот момент Джерри что-то сказал, чего Такер не усек. Он помотал головой и показал на уши. Джерри повторил попытку на пределе громкости, и Такер уловил что-то похожее на «мама». Мать Лайзы Такер хорошо помнил. Приятная тетка.
– Сочувствую, – проорал Такер.
Джерри глянул на него так, как будто собирался врезать. Такер сообразил, что произошло недоразумение. Иначе с чего бы злиться на уместное проявление сочувствия?
– Ее мать умерла?
– Нет! Я сказал… – Он ткнулся прямо в ухо Такера: – Я СКАЗАЛ, ЧТО ОНА СТАЛА МАТЕРЬЮ! ТЫ В КУРСЕ?
Такер помотал головой:
– Не знал.
– Сомневаюсь.
Быстро это она, подумал Такер. Год, как они расстались, так что она должна была…
– Давно?
– Уже полгода девочке.
Такер прикинул в уме, потом незаметно посчитал на пальцах, потом снова в уме.
– Полгода… Хм… Интересно.
– Пожалуй, – согласился Джерри.
– Есть две причины интересоваться.
– А?
– Я говорю, У МЕНЯ ЕСТЬ ДВЕ ПРИЧИНЫ ИНТЕРЕСОВАТЬСЯ…
Джерри пошевелил губами, подняв два толстых, как сардельки, пальца. Такеру пришло в голову, что дальше в своей беседе они в такой обстановке вряд ли продвинутся. Суть обсуждаемой темы на пальцах прояснить сложно.
– Чего две? – переспросил Джерри.
Такер впоследствии гадал, почему ни один из них не сообразил предложить другому выйти, чтобы поговорить нормально. Привычка, решил он. Оба они привыкли к общению в грохочущих рок-клубах, привыкли к тому, что упускают половину реплик, но если чего и не услышат, то и ладно, невелика потеря. Теперь же Такеру требовались обстоятельность и, пожалуй, красноречие: речь шла о чем-то важном, возможно первостепенного для него значения.
– ДВЕ ПРИЧИНЫ! – Черт бы драл этот грохот! – Ты хочешь сказать, что это мой ребенок?
– Твой, твой, – Джерри истово закивал головой.
– Я отец…
– Ага. Грейс!
– Что?
– ГРЕЙС! ИМЯ ДЕВОЧКИ. ТВОЕЙ ДОЧКИ.
– Ее зовут Грейс?
– ДА! ТЫ ОТЕЦ ГРЕЙС.
Так он об этом узнал.
Берлинская стена рухнула столь же внезапно, как и возникла. Ее сменили жидкие неловкие аплодисменты. Теперь можно было бы поговорить, но Такер не знал, что сказать. Он определенно не желал озвучивать свои мысли: он думал о работе, о музыке, о «Джульетте» и гастролях, о том, что сочетание «Джульетты» и Грейс станет нелепым и невыносимо унизительным. А для Лайзы уже наверняка стало. Он надеялся, что последняя мысль его как-то оправдывает, хотя бы с точки зрения этики. Ведь он думает не только о себе. Авось Всевышний не пропустит его мысль мимо всеслышащего уха, пусть даже она пришла в самом конце эгоистического вихря соображений о себе любимом.
– Ну и что ты собираешься делать? – спросил Джерри.
– А что тут поделаешь? Не думаю, что есть штаты, в которых разрешены аборты после рождения.
– Очень остроумно. Просто класс. Даже взглянуть не хочешь?
– Рад был с тобой познакомиться, Джерри.
Такер прикончил содержимое стакана и припечатал донышко к стойке. Отчитываться перед этим парнем он не собирался. А вот разобраться с самим собой… Короче, на выход.
– Вот еще что, – произнес Джерри, – ни к чему конечно, но ты еще та гнида, так что уж одно к одному…