Голем в Голливуде
Шрифт:
– В детстве это была твоя любимая книга, – сказал Сэм.
«Моя или твоя?» – подумал Джейкоб. Но кивнул.
– Помню, мы ее читали, когда ты был совсем маленький. Большинство младенцев появляются на свет скукоженные. Даже на людей не похожи. Ты был другой. Ты… У тебя было лицо, в тебе виделась… сущность. Из чрева ты вышел сформированной личностью. Я смотрел на тебя и словно видел будущее, читал все дни, даже те, что еще не написаны. – Сэм запнулся. – Я тебе читал, а ты слушал. Я читал, а ты смотрел на меня, как мудрый старец, и не отводил взгляда, пока я не говорил:
36
«Шма» – ключевой еврейский литургический текст, декларирует единственность Бога, любовь к Нему и верность Его заповедям.
Он опять замолчал. Прокашлялся.
– Хорошие были утра.
Сэм сдернул очки и дважды пристукнул по книге:
– В общем, я подумал, тебе понравится.
– Спасибо.
Джейкоб представил себя взрослого: закутанный в халат, прижался к костлявой отцовской груди. Картина жутковатая, но уютная. Надо же, он еще и запомнить ничего не мог, а отец уже читал ему сказки.
– Что тебе привезти из Праги?
Сэм покачал головой. Потом передумал:
– Раз уж ты там будешь…
– Ну?
– Сходи на могилу Махараля. Положи камушек от меня. Конечно, если время найдется.
– Я найду.
– Спасибо. И еще. – Сэм порылся в кармане и сунул деньги в руку Джейкобу: – На цдаку.
Старый обычай – пожертвовать путнику деньги, чтобы дорога была легкой. Благая цель обережет от зла, а денежка – от смерти.
Якобы.
Джейкоб развернул купюры: вместо ожидаемой пары долларов – две сотни.
– Это много, абба.
– Ты часто ездишь в Прагу?
– Зачем две-то? Хватит одной.
– Одна – туда, другая – обратно. Помни: ты – мой посланник. Вот что тебя защитит. Не деньги – доброта. – Сэм обнял Джейкоба за шею и колюче поцеловал. – Ступай с миром.
Начало вечности
Отец говорил, что души, покинувшие землю, возвращаются в сад и вечно обитают подле Господа.
Навстречу со свистом несется земля, в ушах плещется вопль Каина – предательница! Но Ашам умиротворенно думает о том, что скоро навеки воссоединится с Авелем. Падение все быстрее, башенные камни мелькают, точно глиняные кометы, с негодующим криком Каин уносится в забвение, и, если отцово обещание верно, Каин тоже будет там вечно.
Об этом Ашам не подумала.
Ну и что она ему скажет? Она не успевает сообразить.
Все неправда.
Никакого сада.
Авеля нет.
Нет и Каина. Что уже хорошо.
Она стоит там, куда упала.
Вокруг царит хаос, от жуткого шума хочется присесть и зажать руками уши.
Вот только рук нет.
И ушей.
Не присядешь.
Ступней нет.
Нет ног вовсе. Она даже не стоит, а…
Что?
Существует.
Хочешь крикнуть, да нет легких, нет горла, нет губ, нет языка, нет рта.
Хаос – это людская толпа. Побросав топоры, люди потоками спускаются с башни и бегут мимо Ашам, в руках у них факелы, тряпки, кувшины с водой. Их крики громче воя звериной стаи, а вот Ашам онемела напрочь.
Не бойся, говорит ласковый голос.
Перед Ашам возникает женщина – она горит, прекрасное лицо полыхает состраданием и гневом.
Ашам силится крикнуть – никак.
Ты ошеломлена, говорит женщина. Это естественно.
Она протягивает огненную руку. Ну, давай.
Я не понимаю.
Женщина улыбается. Ну вот. Молодец.
Ашам ничего не сказала, однако женщина ее слышит.
Ты слишком стараешься, говорит она. Пусть это выйдет само собой.
Что?
Это.
Так?
Великолепно. Потихоньку научишься. Женщина улыбается. Меня зовут Габриэлла.
Твоя одежда, говорит Ашам. И волосы.
Я знаю. По утрам целую вечность привожу себя в порядок.
Ашам не знает, что сказать.
Шутка, говорит Габриэлла.
А! Беседа успокаивает. Ашам озирается. Где я?
В общем, там же, где и была.
Я… есть?
Да.
Где?
А если самой посмотреть?
Как?
Смотри, говорит Габриэлла.
Это требует большого напряжения. Все равно что стоять на голове или балансировать на одной ноге. Только дело не в физическом, а волевом усилии. Обзор качается, словно новорожденный птенец, взгляд спотыкается о дымки печей для обжига, контур недостроенной башни, изгвазданные крупы мулов.
Молодец, говорит Габриэлла. Очень хорошо.
Ашам видит людскую суету, обломки подмостей.
Там я? Мое тело?
Нет. Каин.
Как он там оказался?
Ударился о балку и отлетел.
Ашам морщится. А где я?
Габриэлла печально улыбается. Здесь.
Взгляд вниз.
Ашам парит над собственным изуродованным телом.
Переломанные кости, вывалившиеся внутренности, оторванная голова.
Ашам исторгает горестный вопль.
Тяжело, говорит Габриэлла. Я понимаю.
Я была такая красивая.
Да, очень красивая.
Почему все с ним? Почему никто не подошел ко мне?
Он был их вождь. Ты его убила.
Ашам рыдает без рыданий.
Семь дней Габриэлла ей поет:
Утратив телесную обитель, душа болит,как плоть, пронзенная иглой.Иборазбит прекрасный сосуд;лопнула хрупкая оболочка;сорван якорь;разрушен храм.Ладно, говорит Габриэлла. Попели, и будет.
На теплом западном ветре она возносит Ашам над миром – мешаниной текучих красок. Кичливая желтизна, живительная зелень, умиротворяющая синь.