Шрифт:
Для многих эти события прошли совершенно незамеченными. Может, из-за праздника 1 Мая, который как раз собирались праздновать, в силу чего в Москве и некоторых других городах была налажена торговля праздничными продуктами. А может, потому, что в те дни по телевизору показывали многосерийный детектив, главный герой которого, как непотопляемый авианосец, показывал чудеса выживаемости в самых невероятных условиях, за что и получил очень длинное, но меткое прозвище — Небьетсянеломаетсяатолькокувыркается.
А началось все с событий трагических, но не таких уж и необыкновенных: по радио сообщили,
Затем диктор сообщил, что в районе Оклахомского месторождения угля упал большой метеорит. Похожее сообщение пришло и из Австралии. Там космический булыжник спалил целый поселок и после этого зарылся в землю на несколько десятков метров.
Но самое интересное произошло все же в городе Москве: из музея-квартиры недавно почившего кормчего пропала его двухметровая бронзовая статуя. При этом сигнализация оказалась исправной, замки были на месте, а сторож заявил, что он, как и положено, всю ночь бродил вокруг музея. Директор, рассказывая эту странную историю, явно не верил сторожу. В его интонации чувствовался какой-то намек, что, мол, бродить-то, может, он и бродил, но врет, наверное, как сивый мерин.
Не поверил сторожу и Павел Иванович — скульптор, он же автор пропавшей статуи. Павел Иванович сидел в это время у себя в мастерской, пил слабенький кофе и вместе с директором недоумевал: как это можно вытащить такую тяжелую, громадную вещь, не попортив сигнализации и замков. В глубине души Павел Иванович не очень расстроился, узнав об этом дерзком похищении. Кормчий помер и, как выяснилось сразу после его смерти, человеком он, может, был и неплохим, но руководителем государства посредственным, если не сказать хуже. Ведь не могла же экономика такой огромной страны прийти в упадок за каких-то несколько месяцев после его смерти.
Статую, конечно же, было жалко, но только как произведение искусства. Хотя и здесь причин для расстройства у Павла Ивановича как будто не было: таких статуй в свое время только из бронзы было отлито более тысячи штук, а их мраморные, гранитные и гипсовые копии никто и не считал. Они тиражировались на протяжении многих лет, и только на родине кормчего, в его родном городе, их было восемнадцать штук.
Справедливости ради следовало бы сказать, что из этих восемнадцати статуй только одна была из бронзы — в восстановленной из пепла мраморной избе, в которой родился великий человек.
В общем, Павел Иванович дослушал новости, допил кофе и, как у него было заведено, принялся за работу.
В этот день телефон у Павла Ивановича в мастерской звонил не переставая. Звонили друзья, директор музея-квартиры, партийные работники, милиция, словом, все, кого сколько-нибудь заинтересовало это событие.
На вопросы Павел Иванович отвечал всем примерно одинаково: «Да, уже знаю, слышал. Ну что поделаешь? Да, подонки. Надеюсь, надеюсь». И только представителю власти Павел Иванович ответил: «Ну, не я же это сделал. Нет. Никто не интересовался. Надеюсь, надеюсь».
Ближе к вечеру, когда удовольствие от работы несколько притупилось, а на улице сделалось темно, Павел Иванович отмыл руки от глины, переоделся в чистое и сел за стол
Надо заметить, что мастерская у Павла Ивановича находилась в ближайшем пригороде, сразу за кольцевой дорогой, в небольшом полудачном поселке. Мастерская была большой, в три этажа, но этажи существовали только в той половине дома, где находились гаражи, комнаты для отдыха, кухня и прочие хозяйственные помещения. В самой же мастерской, где, собственно, и творил скульптор, не было никаких перекрытий — ни горизонтальных, ни вертикальных. Посреди этого помещения стоял мощный подъемный механизм для ворочания особо крупных произведений искусства. Кроме того, через всю мастерскую шла узкоколейная железная дорога для транспортировки больших скульптур. Дорога эта уходила за тяжелые, плотно пригнанные ворота прямо в сад, туда, где эти скульптуры грузились на автомобили.
Павел Иванович любил после работы посидеть в самом углу мастерской за простым верстаком, над которым не переставая работал трехпрограммный радиоприемничек. Каково же было его удивление, когда диктор вдруг сообщил, что со своего постамента у северных ворот ВДНХ пропала известная мухинская композиция «Рабочий и колхозница».
— Как могло такое произойти? — спрашивал диктор у многомиллионного слушателя. — У кого поднялась рука на символ союза рабочего класса и крестьянства?!
Ошеломленный Павел Иванович слушал и не верил своим ушам. «Ну, ладно, кормчий, — думал он, — всего два метра, но рабочий с колхозницей — это же несколько вагонов металлоконструкций! Незаметно не вынесешь».
От нехорошего предчувствия у Павла Ивановича заболело сердце. Он поставил чашку с кофе, и тут пронзительно зазвонил телефон. Павел Иванович вздрогнул всем телом, поднял трубку и опасливо поднес ее к уху.
На том конце провода его друг и коллега Иван Павлович громко зашептал:
— Паша, слышал?
— Слышал, слышал, — отозвался Павел Иванович, ощупывая грудную клетку.
— Ну и что ты думаешь? — спросил Иван Павлович.
— Не знаю. Бред какой-то. По-моему, они там, на радио, все с ума посходили. Надо съездить к ВДНХ, самим посмотреть. Ну ведь не может этого быть, чтобы незаметно…
— А с чего ты взял, что незаметно? — перебил его Иван Павлович. — Незаметно, без указания…
— Ты думаешь, что?.. — начал Павел Иванович.
— Ну а ты как думаешь? — ответил Иван Павлович. — Это знаешь чем пахнет? — Павел Иванович не дал Ивану Павловичу договорить.
— Ну не по телефону же, — перебил он его. — Слушай, пошли кого-нибудь к ВДНХ. Пусть посмотрит… Эх, надо бы самим! — Павел Иванович с тоской посмотрел в потолок. — Слушай, Иван, может ты сам съездишь? Заодно посмотри, как там, в центре, все спокойно?
— Заодно! — саркастически усмехнулся Иван Павлович. — У меня бронхит, а на улице — сам знаешь. Мне сейчас только и разъезжать.
В это время в ворота мастерской Павла Ивановича постучали так, будто использовали для этого лом или кувалду. Павел Иванович опять вздрогнул, быстро проговорил: «Ладно, выяснишь что, позвони», — и бросил трубку. После этого он повернулся всем телом к воротам. Время было позднее. Павел Иванович никого к себе не ждал и, скорее от неожиданности и испуга, крикнул: