Гольф с моджахедами
Шрифт:
Но выражение «маленькие ничто» покоробило. Не сделался я таким. Отец с мамой не позволили, хотя деньги им приходилось пересчитывать частенько, а на заре и после захода солнца «Коль славен» они не пели и неизвестного мне цвета флаг, который «наш», не поднимали и не опускали. Шемякины, российские Шемякины, — и без песни и флага, предписанных начальством, не ничто.
Кажется, я заводился.
На тук-туке, наемной трехколеске, я съездил на Силом-роуд, где знакомый ювелир выправил на дюжину черных жемчужин сертификат качества. Предлагал и выкупить, прибыль составила бы тысячу с лишним процентов… Я попросил по дружбе изготовить на
Квартиросъемщик явился с женой, милая пара вкусно и душевно угостила меня в переулке На-На в немецком пивном ресторане «Гейдельберг». Я не стал торопиться с обсуждением вопроса о продаже квартиры. Стоило ли тревожить их? Да и Ари тут же потеряла бы работу… Угощали меня, наверное, на радостях, что я не поднимал арендную плату.
После ужина я перебрался в джаз-бар «Коричневый сахар» возле парка Лумпини, откуда позвонил в ночлежку «Кингс» и попросил прислать свой портфель, в котором лежали куртка, кашемировое полупальто и кепка для Москвы. Весь мой багаж. К нему теперь добавились пять отцовских журнальчиков. Билет на московский рейс «Аэрофлота» я подтвердили по телефону ещё из своей квартиры.
До выезда в Донмыонг я туповато пропьянствовал в компании лоснящейся мулатки. Даже сыграл на бамбуковом полене в составе джазистов-любителей. Норовя попадать в ритм, наклонял продолговатую полость, в которой перекатывались песок и галька, то в одну, то в другую сторону. Мулатка восхищенно сравнила меня с Ринго Старром. Та же задушевность. И потрясающее туше.
Часа три с лишним я чувствовал себя вполне хемингуево. В особенности когда по телевизору, привинченному над стойкой, показали репортаж с солдатами и танками в Чечне и мулатка спросила, не страшно ли возвращаться в такой ужас. Про отъезд в Россию я сообщил ей заранее, чтобы потом не катила, как говорится, бочку из-за потери какого другого клиента.
Конечно, такому герою, как я, ничуть не было страшно. Видали мы войны и покруче! Я авторитетно объяснил мулатке, что все, кому не лень, рады распускать слухи о чеченской войне, которая меня-то лично ни с какого боку не касается.
И, как всегда случалось, накаркал.
Глава четвертая
Обретение идеалов
На Алексеевских информационных курсах классы «Форсированное дознание» и «Ломка воли» вел Боб Шпиган, частный детектив международного класса, энергичный весельчак, полное имя которого было Борис де-Шпиганович. Приставку «де» перед фамилией изобрели его родители — иначе никому в Европе вовек не распознать бы в них российских дворян. Факт такого заимствования наложил неизгладимый отпечаток на манеру мышления Боба. Выводы на уроках своего мастерства — уникального и, я бы сказал, пронизанного искусством импровизации — Шпиган оформлял бессовестно присвоенными афоризмами. В области общих рассуждений он, в сущности, предпочитал плагиаты и не скрывал этого.
Пока подкрашенная контрактница в Шереметьево рассматривала меня, мой паспорт и ставила на нем штемпель, я, как начинающий новую жизнь с ограниченными средствами, выискивал в памяти какую-нибудь шпигановскую банальность на эту тему. После таможенного «зеленого коридора» я припомнил одну из них. Боб поучал, что бедняки делятся на две категории — бедные вместе с другими такими же и бедные в одиночку, при этом первые бедны по-настоящему, а вторые — от невезения. У кого профессор украл формулу, уже не узнать, да это и неважно, а вот его рекомендации дознавательных подходов к разным беднякам подтверждались неизменно. Первых легко уговорить и дешево купить, а вторых, для которых деньги «еще пахнут», приходиться ломать…
Я себя и ломал. Мазохистски утопая летними ботинками в талом снегу, я, сморкнувшись по-пролетарски на цементную колонну, прошел сквозь строй частных тачек к маршрутному такси и уселся на продавленное сиденье между мужичками в пыжиковых ушанках и кожаных куртках. Сразу и поехали. Вместе с зеленоватым «Москвичом», который словно на гибкой сцепке, не отставал до метро «Войковская».
Дешевая машинка имела тонированные стекла. Поэтому водителя и пассажира, сидевшего на заднем сиденье, разглядеть не удавалось. Определенно, пассажир спускался со мной и в метро по эскалатору, если эту парочку интересовал именно я. Хотя сомнения, как говорится, теплились, потому что слишком уж дешево меня повели от Шереметьево… Не уважали? Плохо знали?
Профессиональный кретинизм преследователей, однако, сработал. На «Белорусской» я перешел на кольцевую линию, по которой сделал полные два круга. Конечно, идиот или пьяный просидел бы в вагоне и больше. Парень в китайском пуховике, с которым не вязались ботинки «саламандра» и испанский шерстяной берет, спокойно вытерпел полтора маршрута, не прячась за «Московским комсомольцем», который читал. Он нагловато, с моей точки зрения, потащился следом и на переход, а потом, спустя один перегон по радиальной, на эскалатор станции «Маяковская».
Стряхнуть с хвоста «пуховика» удалось легко: в полусотне метров от выхода из метро я свернул под арку у аргентинского посольства, пробежал через дворик и нырнул в задрипанный подъезд с мастерской «Металлоремонт». Отдышался на втором этаже, погони не услышал и поднялся на чердак. Пробираясь по нему к выходу в соседний подъезд, я вынашивал план возмездия, но отбросил его, спустившись снова во двор и приметив, как наивный коллега покуривает, пока для меня якобы изготавливают дубликат ключа или что там я ещё заказал…
В сущности, следовало радоваться. Не успел приехать, а уже предлагают работу. Ну а кто и на какую сумму — скоро выяснится. Выходы на меня клиентуры, нуждающейся в моих услугах, случаются самые невероятные. Пусть действуют, так сказать, понастойчивее.
Представитель заказчика — того же или другого? — использовал для подачи сигнала и мой «Форд Эскорт», оставленный три недели назад на охраняемой стоянке в Оружейном переулке — на расстоянии одной троллейбусной остановки от нагловатого «пуховика».
Сугроб, наросший на машине, разметали над левым дворником, перед рулем, и засунули под стеклоочиститель приметную записку.
О том, какая у меня машина и где я её ставлю, уезжая из Москвы, обычно знал только Ефим Шлайн, да и то не всегда, как в данном случае. Я зарегистрировал «Форд» на чужое имя и ездил на нем, что называется, по доверенности. К тому же Шлайн не общался со мной записками. Сигналы оговаривались иные и на месяц вперед. Этот срок ещё не истек.
Странные творились вещи. Но высчитывать, сколько будет один плюс один, то есть «пуховик» из «Москвича» плюс записка на «Форде», значило бы получить в сумме кукиш. Не стоило торопиться.