Гольф с моджахедами
Шрифт:
Дверь в подъезд семиэтажки, на пыльных окнах которой метались грязноватые отражения пожара, оказалась открытой. Кодовый замок не работал. Две спички, вонзенные в пазы запорных штырей, блокировали защелкивающий механизм.
Признаки обнадеживали. Гражданин, с которым я намеревался переговорить, проходил тем же путем и, возможно, ещё высматривал из окна на площадке, скорее всего, самого верхнего, седьмого этажа, откуда уже немного пострелял из снайперки, следующую цель… Выйдя с японской территории, я старался продвигаться к подъезду в мертвой зоне для его оптического прицела.
Еще на улице я приметил
— Вооружен и ужасно опасен, — сказал я про себя.
Лифтовая шахта пронизывала подъезд так, что кабина открывалась на площадки с квартирами, и видимостью, таким образом, я располагал лишь на один пролет. На следующем после пятого этажа изломе лестницы я услышал странноватые звуки. Кто-то словно бы пил из горлышка, а потом удовлетворенно, утробно отрыгнул.
Приблудный алкаш на подоконнике? В секунданте для предстоящей дуэли я не нуждался, схватка планировалась без правил…
Магазин в «Беретте» оставался не тронутым. С ней я и изготовился. Снял шляпу, насадил на зонт, лег за углом лифтовой шахты и, высунув краешек тульи на уровне головы в рост человека, сторожко выглянул от пола.
Красивый лакированный карабинчик с оптикой и магазином на десять или двенадцать патронов прикладом упирался в пол, а стволом в подоконник. На подоконнике лежал сильный бинокль ночного видения. В оттянутую на ширину ладони оконную створку заносило крутой запах гари. Человек в серой кепке, темном двубортном бушлате нараспашку поверх зеленого жилета с карманами для амуниции, серых брюках с пижонскими отворотами и черной обувке с квадратными носами сидел возле бинокля и изготавливался хлебнуть из бутылки с розовой перламутровой этикеткой. Судя по уровню жидкости, не второй раз.
Отхлебнув, стрелок крякнул, поставил бутылку и, запрокинув голову, припал к пластиковой упаковке с надписью «Майонез». Подумать только, тип даже перчаток не надел!
Он ещё закусывал, когда я приставил «Беретту» под выбритый подбородок так, что разглядывать меня ему пришлось, что называется, сверху вниз. Сделал он это без паники. Сжал высосанную упаковку в ладони, разжал пальцы, дал ей упасть на колени и поднял руки. Поскольку блокировать свисающие с подоконника ноги в бутсах с квадратными носками пришлось собственными телесами, остатки майонеза вытекали на мое и без того замызганное пальто.
Левой рукой я захлестнул запястья типа в приготовленные наручники, расправил тянувшуюся от них цепочку мичиганской фирмы «Си-энд-Эс секьюрити» и закрепил её на оконной скобе.
На цепочку тип отреагировал, я приметил. Не видел раньше.
— На одну нанизывается до восьми человек, — объяснил я, переставляя подальше от пленного карабинчик, оказавшийся едва ли не легче трофейного зонта. Другого оружия, даже ножа, на нем не нашлось.
Он, поудобнее обвиснув на цепочке, молчал, а я, опасаясь его подельщиков, прислушивался к шумам.
Взвизгнув, внизу проскрежетала и гулко громыхнула дверь лифта, кто-то поднялся на два этажа, вышел из кабины, опять грохнул дверью и крикнул:
— Пожарные говорят,
Женщина визгливо ответила:
— Они пожар и запалили, пьянь подзаборная… Костер за помойными контейнерами разожгут и греются. Точно говорю! А этим сукиным детям на стоянке я сколько раз говорила, чтобы поосторожнее… У них и огнетушителей-то нет. Сторожа с утра пьяные. Сволочи… Залили все бензином. И вонища от них этим… чем они там машины снизу мажут! Вот и полыхнуло! Дождались… Грязищу разведут теперь… Вы бы посмотрели, что в форточку-то нанесло! До Восьмого марта не отмоешь.
— А до Пасхи?
— Пасха позже, — сказала женщина.
Затихло.
Я смочил водкой бумажный носовой платок, пакетик с которыми прихватил со стола дежурного на японской территории. Оттирая с пальто майонезные пятна и приставший мусор, я спросил пессимистичного стрелка:
— Ты кто?
— Х… в пальто, — ответил он.
Чем спокойнее он обмякал, тем больше я нервничал. Пришлось применить меры. Я дал ему отвисеться от боли несколько минут и повторил вопрос, прибавив, что по состоянию здоровья он вряд ли дождется скорой помощи, даже если жильцы вызовут её из Склифосовского, расположенного за углом Астраханского переулка.
— Мне наплевать, дядя, — сказал стрелок.
— А может, поживешь еще? Скажем, для дачи показаний не мне, добряку и понимающему человеку, а в другом месте… Скажем, после укольчика. Вызывать специалистов?
Я вытянул из кармана его зеленого жилета мобильник «Эриксон».
— Тебя, дядя, из эн-ка-вэ-дэ ещё при Берии уволили, — сказал он. Звонить-то умеешь?
Тип вызывал любопытство. Прежде всего, внутренним содержанием. Водка выпаривалась в пьяный кураж, или ему действительно наплевать на себя? Но это второй вопрос. Первый: почему он, уложив мадам Зорро и её подельника, не тронул меня на стоянке? Из окна, как из наблюдательного пункта, он полностью отслеживал мои маневры, вплоть до того как я перебежал, назовем это так, к японцам. Машины не могли меня прикрывать, я-то теперь это видел.
— Придется, значит, оставить, — сказал я. — Для холодного копчения. Открою окна пошире, морозца и гари нанесет… Как ты насчет такого?
— Дядя, ты придуриваешься или туго соображаешь? Ты же сам видишь, что я тебя ждал. Думаю, скоро ли придет и придет ли? Ты что же, считаешь, что, постреляв немного, я бы спокойно сидел здесь, как говорится, ликуя от результативности своего огня? Ты, наверное, и сам, пока не уволили из эн-ка-вэ-дэ, тренировался на ворошиловского стрелка по живым мишеням в лагерях… Соображать, что и к чему, должен, кажется… Полагаешь, я бы тебе не влепил в переулке, а? Выпей, там осталось, промой мозги-то… Им чистка нужнее, чем твоей одежке.
— Ты кто? — повторил я вопрос.
— А ты кто? Я за тобой явился. Не интересовался бы живым, грохнул бы на площадке внизу или снял бы с забора…
Походило на правду. И выпивал он, уже отправив на тот свет мадам Зорро и её преданного матерщинника. Как говорится, кончив дело, гулял смело. Свидетелей его меткости, кроме меня, все равно не осталось.
Гарью в окно понесло сильнее. Ее всасывало в подъезд и снизу, наверное. Я отстегнул мичиганскую цепочку от скобы на раме и захлопнул полуоткрытую створку, отсекая вонь и уличные шумы.