Голод. Последний вампир

Стрибер Уитли

2

Глухие вопли обезумевшего от страха резуса заставили Сару Робертс вскочить на ноги. Шлепая туфлями по линолеуму, она пробежала через холл в зверинец.

 При виде открывшегося ей зрелища она похолодела. Мафусаил [19] дико носился по клетке, вопя так, как может вопить только резус. На полу валялась голова Бетти — ее морда была оскалена в гримасе. Скача по клетке, Мафусаил крутил над головой руку Бетти; маленькая ладошка помахивала при этом, как бы прощаясь. Остальные

части тела Бетти были раскиданы по всей клетке. Бросившись за помощью, Сара чуть не поскользнулась в луже крови, вытекавшей из-за прутьев решетки.

19

В библейской мифологии Мафусаил — дед Ноя, проживший 969 лет.

 Не успела она добраться до двери, как та широко распахнулась. Вопли Мафусаила подняли на ноги всю группу геронтологов.

 — Что же ты, черт побери, наделал, Мафусаил! — завопила Филлис Роклер — она ухаживала за лабораторными животными.

 Морда обезьяны была не менее сумасшедшей, чем лица людей, сошедших с ума, — а Сара повидала их немало, проработав интерном в Бельвю на отделении психиатрии.

 Чарли Хэмфрис, гематолог, прижал лицо к клетке.

 — Господи, какой урод! — Он отшатнулся, резиновые подошвы его туфель хлюпнули на липком полу. — Обезьяны — это просто ублюдки.

 — Скажите Тому, чтобы спустился, — устало произнесла Сара. Он был необходим ей для поддержания душевного равновесия — случившееся потрясло ее. Через несколько секунд он ворвался в зверинец с побелевшим лицом. — Никто не пострадал, — сказала она. — Из людей, я имею в виду.

 — Это Бетти?

 — Мафусаил разорвал ее на куски. Он не спит уже двое суток и становится все более раздражительным. Но у нас и мысли не было, что такое может случиться. — В этот момент вошла Филлис с видеокамерой. Она собиралась записать на пленку поведение Мафусаила — для последующего анализа.

 Сара наблюдала за реакцией Тома. На лице его ясно читалась озабоченность — он раздумывал, как эта катастрофа может повлиять на его карьеру. Быть первым — только это всегда и заботило Тома Хейвера. Когда же он наконец взглянул на нее — удивительное, совершенно искреннее участие сквозило в его взгляде.

 — Тебе это очень повредит? Что показывают анализы крови — она меняется?

 — Та же кривая, что и раньше. Никаких изменений.

 — Значит, решение все еще не найдено. А Бетти мертва. О Господи, ну и в переплет же ты попала!

 Она чуть не рассмеялась, услышав это его «ты». Ему не хотелось выглядеть в ее глазах таким, каким он был на самом деле, — и не мог он сказать ей прямо: моя чертова карьера тоже держится на этом. Она протянула ему руки, поняв вдруг, что он расстроился даже больше, чем она. Он благодарно взял ее за руки, шагнул к ней и, казалось, хотел что-то сказать, но она опередила его:

 — Вероятно, завтра придется отнести эту мою погибшую звезду сцены в Бюджетную комиссию.

 Он как-то враз осунулся.

 — Ну, в любом случае Хатч собирался выступать против продолжения. А теперь, когда Бетти погибла...

 — Это значит, что мы всё должны начать сначала. Ведь она была единственной, кто перестал стареть.

 Сара взглянула на Мафусаила — он уставился на нее в ответ так, словно не прочь был повторить свой забавный номер. Красивая обезьяна. Серая шерсть, могучее тело. Малышка Бетти была его супругой.

 — Ты меня извини, я, кажется, сейчас не выдержу и разрыдаюсь. — Сара попыталась

сказать это по возможности шутливо, как бы посмеиваясь над своей слабостью, но было это отнюдь не шуткой. Она с благодарностью встретила объятия Тома.

 — Ну-ну, мы же в общественном месте. — Том, как всегда, был сдержан; он страшился проявления эмоций на людях.

 — Мы все здесь как одна семья. Все вместе и станем безработными.

 — Этого никогда не будет. Найдется какая-нибудь другая возможность.

 — Через пару лет. А за это время мы потеряем всех своих обезьян, испортим все опыты и потеряем время!

 Одна только эта мысль сводила Сару с ума. После того как ей удалось случайно обнаружить в крови крыс, которых лишали сна, фактор крови, обусловливавший продолжительность их жизни, она стала человеком, выполняющим работу первостепенной важности. В этой лаборатории они искали лекарство от самой распространенной болезни — старости. И Бетти была доказательством того, что такое лекарство существует. Препараты, температурный режим, диета повернули какой-то скрытый ключ в крови резуса — и сон обезьяны стал таким глубоким, что временами походил на смерть. А по мере того как углублялся сон, замедлялось старение. То же самое происходило и с Мафусаилом, но на прошлой неделе сон его внезапно прервался. Он лишь подремал немного, а затем превратился в чудовище.

 Бетти вполне могла бы стать бессмертной... если бы не Мафусаил. Будь у нее пистолет, Сара бы застрелила его. Подойдя к окрашенной в серый цвет стене, она пару раз ударила по ней кулаком

 — Мы имеем дело с дегенерирующим набором генов, — тихо сказала она.

 — Только не у обезьян, — мотнула головой Фил-лис.

 — У людей! Господи, ведь мы почти у цели, почти нашли механизм управления старением, а нас собираются лишить ассигнований! И вот что я еще скажу! Я думаю, что Хатч и вся эта толпа слабоумных стариков в правлении просто завидуют. Чертовски завидуют! Они уже окончательно состарились и хотят, чтобы и с остальными произошло то же самое!

 Злость, звучавшая в голосе Сары, вызвала у Тома знакомое чувство горечи. Она была и оставалась безучастной ко всем тем проблемам, с которыми он сталкивался как администратор. Конечно, у нее это профессиональное — ученые слепы и глухи ко всему, что не имеет прямого отношения к их работе, — но нельзя же так...

 Тем не менее, он поймал себя на мысли, что старается ее оправдать. Ее стремление к успеху заражало всех. В ее уверенности, в ее воле было что-то почти животное. Ее вера в ценность проводимой ею работы отражала, без сомнения, веру всех тех, кто приближался к открытиям, которым суждено в будущем оказать огромное воздействие на окружающий мир. Но где-то глубоко в ее душе жила некая жестокая томительная жажда, заставлявшая ее забывать о себе и о других и придававшая ее научным устремлениям оттенок безумства.

 Том смотрел на нее: коричневые волосы, лило, которое часто бывало миловидным, интересная бледность, необыкновенная чувственность ее крепкого тела. Ему снова захотелось ее обнять — она давно высвободилась из его рук, — но теперь Сара уже пришла в себя, и маска холодности скрывала ее истинные чувства.

 Том не понимал, почему ее удивительная женственность причиняет ей страдания, почему она все время чувствует себя жертвой. Лично он полагал, что ее пытливый, блестящий ум — вполне удовлетворительная компенсация за все то, что, по ее мнению, у нее не в порядке и что она называла сексуальной обусловленностью. Но Сара думала иначе.