Голод. Последний вампир
Шрифт:
Она сняла комнаты неподалеку и посещала его каждую ночь. Через две недели она начала вливания. Если бы она только знала, сколь слаб он на самом деле; она думала, он протянет гораздо дольше. А теперь — посмотрите на него!
В те дни она пользовалась резиновыми трубками и полыми иглами, с которыми работали стеклодувы. Это было большим прогрессом по сравнению с предыдущим способом, когда они действовали просто своими ртами, надеясь на лучшее. Несмотря на то что она ничего не смыслила в иммунологии и в голову ей не приходило задуматься о такой вещи, как несовместимость крови, Джон не умер. Его рана загноилась,
В те дни он был восторженным ребенком. Они поехали в Лондон, чтобы влиться в сверкающий водоворот приходившего в упадок Регентства. Господи, как времена меняются!
Джон. Она вспомнила, как однажды он ворвался к ней, одевшись полицейским. А в другой раз он сам выбирал жертвы в Глазго, и на следующее утро она узнала, что это были лорд-мэр и его жена.
Они охотились с гончими. Он учил ее находить удовольствие, бросая вызов страху, и она с восторгом внимала ему. Как прекрасно смотрелся он на лошади, в сапогах, сиявших в лучах утреннего солнца. Она помнила, как неслись лошади, помнила запахи, шумы и даже непривычную сладость опасности. Однажды на полном скаку он прыгнул на ее коня и свалил их обоих в канаву — и предался любви с нею, и папоротники качались вокруг их бедер, и рог загонщика звучал вдалеке.
Она вздохнула и вновь погнала эти мысли прочь. Погружаться в ностальгию — дело бесполезное; ей нужно было спуститься в подвал и заняться этим бедолагой.
4
Том сидел в своем кабинете. Тьма за окном сгущалась. Несмотря на поздний час энергия била из него ключом. Хатч только что отверг просьбу Сары о пересмотре бюджетных ассигнований. Более того, он приказал закрыть работы и опечатать все бумаги.
Завязалась борьба. Том не мог бросить Хатчу прямой вызов, потребовав созвать Совет директоров. Если решение Хатча отменят, это подорвет его авторитет. Том тогда мог бы на него насесть, отодвинуть в сторону — и добро пожаловать, новый директор Клиники исследований сна.
Он достал сигару и, подержав ее в зубах, отложил в сторону. Его норма — одна сигара в день. Стоит ему выкурить эту, и его ждет весьма неприятная перспектива: у него было железное правило — если он выкуривает две сигары, то целую неделю не курит вообще.
За фигурным стеклом двери он увидел тень. Звякнула ручка.
— Когда пересмотр? — войдя, спросила Сара. — Мы готовы.
— Не сегодня. Совет сегодня рано разошелся по домам.
— Совет? Совет директоров?! Я думала, мы имеем дело с Бюджетной комиссией.
— Нет. Хатч отказался выносить дело на комиссию. Мне ничего не остается, как самому идти на Совет.
— Я к этому не готова.
— Перестань трястись от страха. Ты готова, и — зная тебя — я утверждаю, что ты абсолютно готова. И ты можешь подготовить и меня.
— Но я даже не представляю, кто там сидит.
— А я их видел. Въедливы как черти. Они именно такие, какими ты можешь представить себе трех магнатов мирового масштаба, губернатора в отставке и двух нобелевских лауреатов. — Он улыбнулся. — Извини, что я тебя запугиваю. Я просто побуждаю тебя быть лучше, чем ты есть на самом деле. Скажи, что мне
— Есть, сэр. — Она небрежно отдала ему честь. — Мне надо надеть новое платье? Сделать прическу?
— Ты только представь материалы. Я сам буду иметь с ними дело.
— Слава Богу!
— Ты вполне можешь положиться на меня. — Он откинулся назад, следя за тем, чтобы эта старая развалюха — его стул — не упала. Он будет рад — и он это заслужил — завести себе приличную мебель. Очень характерно для Хатча: ему нравилось демонстрировать, сколь нетребовательны его сотрудники — тесные кабинеты, самая скверная мебель во всей клинике. Даже у временно проходивших курс интернов рабочие места и то лучше.
— Ты кажешься до смешного счастливым. — Так оно и есть. Это дает мне прекрасную возможность стать главой клиники. Если Совет начнет диктовать Хатчу свои условия, ему придется уйти. Подозреваю, что на Совете об этом уже поговаривают.
— Том, ты опять мною пользуешься.
— Потому что ты очень полезна, любимая.
Она рассмеялась, покачав головой. Тому не понравилось, что она так ставит вопрос. Действовать в целях достижения взаимной выгоды отнюдь не значит использовать кого-то в своих интересах, что бы там она ни имела в виду.
— Я спасаю твою карьеру.
— Чтобы подстегнуть свою собственную.
Это было нечестно. Он почувствовал себя задетым.
— Я стремлюсь к тому, что нужно нам обоим, Сара. Важно это — и только это.
Глаза ее были закрыты, словно она испытывала боль.
— Просто мне не нравится в тебе эта черта. Она меня пугает. Мне не хочется думать, что ты идешь по головам других людей.
— Тогда обманывай себя. Я ничего не имею против.
— Том, я думаю, меня пугает то, что я тебя так люблю. Я чувствую себя такой уязвимой.
Ему захотелось обнять ее, как-то успокоить, но их разделял стол. Они сидели молча, не двигаясь.
— А что, если тебе это не удастся? — спросила она внезапно осевшим голосом.
— А что, если ты возьмешь себя в руки?
Она потянулась рукой к столу между ними. Она наверняка хотела, чтобы он ее обнял, он видел блеск слез в ее глазах.
— Нам обоим есть что терять. Ты превращаешь это в вопрос жизни и смерти.
— Так было всегда. Я просто пытаюсь использовать ситуацию к общей нашей выгоде.
— Именно эту черту я в тебе и не выношу! Ты используешь все подряд. Меня. Даже себя. Иногда я вижу тебя таким... таким чужим, страшным. Ты становишься другим — человеком, которого я не знаю, который сделает все — и даже больше, — чтобы добиться цели.
У них часто бывали подобные разговоры. Поначалу Том не принимал их во внимание, считая это лицедейством, свойственным женщинам с непрочным положением, но в последнее время стал подозревать, что все гораздо глубже. Неуверенность Сары относилась не к ее карьере — хотя там было о чем беспокоиться. Он думал, сколько они еще протянут вместе. Разве сможет она бросить его из-за такой мелочи? Он нагнулся и взял ее за руку. Он понимал, что она чего-то ждет, но чего — он не представлял. Возможно, она хотела, чтобы он возразил ей, чтобы стал оспаривать истину, которую она высказала. Это было похоже на Сару — добраться до истины — весьма неприглядной — и постараться придать ей более удобоваримый вид.