Голод. Сила, управляющая миром. Часть 1
Шрифт:
Божественный очаг согрел одинокую душу и, испарив предрассветную мглу, отправил в небытие липкий страх темноты.
От солнечной лучины зажглось багряное зарево. Вспыхнув над лесом, кострище обрядило в алые платья, зацепившиеся за изумрудную шапку леса белоснежные облака.
Гладь озера вторила небесным переменам.
Ценитель природы обожал яркие минуты восхода, краше мог быть только закат. Дрожащее мохнатое зарево долго золотилось на горизонте, пока рыжее солнце не поднялось высоко над лесом.
В душе поэт, пахарь голубой нивы на мгновение застыл, чтобы испить до дна залитую солнцем чашу.
Гурман природных явлений не мог упустить момент коронования водяных принцесс. Кувшинки распустились и, обнажив прелести, выставили на суждение миру непревзойдённую красоту. Сверкая жемчужной росой, они катались на легких волнах непрестанно убегающих от лодки.
Не желая упустить момент поклевки, Потап урывками любовался янтарными и белоснежными лилиями, комфортно устроившимися на изумрудных сердцах.
Проснувшиеся комары, взяв высокую ноту, противно пищали над ухом, отрезвив мозг, впавший в негу от прохлады раннего утра. Рыбак отмахнулся от присосавшегося к губе упыря, но изголодавшееся по крови насекомое перебралось выше и впилось в густую бровь. Другой комар кусал тёплую щёку.
Потап, дёрнув удочку с ушедшим под воду поплавком, свободной ручищей раздавил хрупкие тельца вампира, измазав родной кровью пол-лица.
В ту же секунду крючок зацепил улов, согнув удочку в три погибели. Добыча не давалась в руки, застряв поодаль от лодки. Предстояло, как следует, повозиться.
Удильщик заправски повернул козырек на затылок, чтобы не мешался и, сидя на корточках, перебирал леску, подтягивая крючок с зацепившимся грузом к борту.
Мысль о крупном улове добавила азарта. Почесав вспотевшую макушку, он, не дыша, сунул рыболовный подсачек под добычу и поднял трофей на поверхность.
В момент, когда из-под воды показался покрытый тиной мохнатый шар, удивление скользнуло по загорелому лицу. Бывалый рыбак, разглядывая объект, взял его в руки и, осторожно сняв наплывшую зелень, оторопел.
Перед ним словно восстал сам черт из преисподней. Рука держала изуродованную человеческую голову со снесённой макушкой. Череп до краёв заполняла желеобразная масса, которая липла к рукам. Он даже не понял, что произошло. Вязкая дрянь вспенилась и медленно вытекала через край.
От прилива крови в глазах потемнело, пошатнувшись, он чуть было не свалился за борт. Удочки плюхнулись в воду.
Брезгливо отброшенная полуразложившаяся часть тела покатилась по лодке и застряла между сиденьем и дном. Потап наклонился, чтобы детально рассмотреть озерного Вия.
Плотно закрытые веки, расплюснутый нос, открытый выщербленный рот на гладком, будто арбуз, лице, вызвали у него приступ тошноты. Глаз открылся, и зрачок затянутый катарактой, уставился, точно, на Потапа.
От тусклого мертвенного взгляда его прошиб озноб до самых костей. Рыбак рухнул на сиденье, словно скошенный косой смерти. Оглядев руки, Потап лихорадочно потряс кистями, чтобы освободить пальцы от бурой слизи сродни крови.
Перегнувшись за борт, он до боли тер руки, неистово смывал кровь, въевшуюся в кожу каждой молекулой. Казалось, она навсегда прикорела к рукам.
Обессилив, рыбак стал задыхаться и, будто рыбешка на суше, начал биться в конвульсиях.
Дьявольский кошмар сковал тело, сбившееся дыхание ускорило сердечный ритм. Крепко держась за борт, Потап наклонился, чтобы попить озерной воды. Губы коснулись живительной влаги, и он с жадностью хлебал, утоляя жажду.
Лодка накренилась и, когда через край стремительно хлынул поток воды, он, не удержав равновесия, кувыркнулся в озеро. Вода обожгла лицо холодом и залила горло и нос.
Потап равнодушно наблюдал за собственным утоплением. Он видел, как тело, будто в замедленном кадре, падало на илистое дно, как в предсмертных судорогах исказилось его лицо. Когда из лёгких вышел на поверхность воздушный пузырь и лопнул, он понял, что задохнется и умрет. Ему катастрофически хотелось вдохнуть каплю воздуха.
Зажав рот и нос, чтобы не нахлебаться воды, он, активно двигал свободной рукой и ногами, пытаясь всплыть, но что-то крепко держало под водой.
С трудом разлепив глаза, Потап разглядел рядом мирно спящую жену. Вернувшись в реальность, он подскочил, до смерти испуганный повертел головой, соображая, где находится и подумал:
– Фу! Мерзость. Хорошо, что это сон! Не к добру, видать… – он выругался, и ладонью стёр холодный пот со лба, опустив ноги на пол, надел любимые тапки.
Шаркая, пошёл на кухню, и, осушив залпом стакан воды, сел на табурет. Свесив от бессилия руки, он уставился в одну точку на цветном линолеуме. Замерев в ступоре, даже не дёрнул ни единым мускулом. Он, словно пребывал во сне, пока жена Лидочка, прискакав следом, не привела в чувства.
Синие в белую полоску семейные трусы и взъерошенные волосы мужа смешили и злили одновременно. Лиду раздражало, что Потап снова разбудил ее в неурочное время. Она смущалась того, что предстала перед благоверным босая, да еще и в ночной сорочке с бигуди на волосах под косынкой. Хотя, отлично скроенная, с кружевной вставкой на груди сиреневого цвета ночная сорочка, с замысловатым рисунком в виде разводов, облегала стройную фигуру и подчёркивала аппетитную грудь.
Неопрятный вид супруга раззадорил игривое настроение и женушка, запустив пальцы в смоляную копну, взлохматила и без того торчащие кудри. Улыбнувшись, она поцеловала его в макушку, быстрым движением пригладила взмокшие волосы, уложив в строгую причёску.
Лида наклонилась и, взглянув в растерянные глаза любимого, ласково потерлась лицом, будто кошка и мяукнула:
– Ты мой Арлекин…
К вышколенной, работой мужа в правоохранительных органах, верной подруге с годами пришло озарение, что форма обязывает сотрудника милиции в любое время суток соответствовать ей.