Голод. Сила, управляющая миром. Часть 1

Стар Таня

Муж размяк в нежных руках черной кошечки и, поцеловав ее хрупкую ладонь, в очередной раз завоевал преданное сердце:

– Мне кажется, что произойдет несчастье… – он погрустнел. – Когда снятся жуткие сны – жди беды.

Пару секунд ужасающего сновидения испортили Потапу, в коем-то веке, выдавшийся полновесный ночной сон на собственной кровати.

Каждую ночь он думал о том, как придет домой, умостится у родного теплого тела любимой супруги, утонет в сладких объятиях и уснет без сновидений. Работа украла спокойный сон навсегда.

Одарив страстным

взглядом Лидочку, он прижался головой к мягкому животику. Уловив благодарные вибрации души, она молчала, наслаждаясь теплым дыханием супруга.

Жене, готовой охранять покой мужа, мешал темперамент огненной лошади. Бездействие более пары минут, – непосильная задача для кобылки, – обладательнице свободолюбия. Шило в мягком месте поторапливало заканчивать все задуманные дела к сроку.

Легким движением она отстранилась от манкого накачанного мышцами тела, вскочила и кинулась к плите. Брякнув чайником о решетку, зажгла газ. Ярко вспыхнув, он опалил волоски на руках, и по кухне распространился запах жженых волос. Лидочка вскрикнула:

– А-а!.. – потерла тыльную сторону ладони, – извини.

Звонкий вскрик и запах гари возымели эффект будильника. Растрепанное сердце Потапа, после неспокойного сна, подпрыгнуло к горлу, в нем заклокотала жизнь, нахлынули приятные и не очень воспоминания.

Стянув бигуди, Лида разметала пальцами кудри, подбила чуб и, бросив взгляд в зеркало, спросила:

– Снова дурной сон? – Лида взглянула с жалостью на мужа, и он ей представился вороном, сидевшим на проводах под проливным дождем и жавшимся от холода.

Потап очнулся от хмурых мыслей и прогудел сиплым басом:

– Угу…

– Что на этот раз? – она поспешила заварить чай.

Он редко жаловался, всегда держал собственные измышления при себе и, обречённо махнув рукой, громко выпалил, словно дробью из ружья:

– Черт с ним! Отстань! – и уже более спокойно произнес: – Ну, его в болото!.. Снится несусветная муть. Я уже забыл, о чем он. Иди сюда! Гораздо важнее сказать тебе, как я тебя люблю…

– Может пора в отпуск? – она ответила на его призыв и, положив пышную грудь на его спортивную спину, обняла, чмокнув в ухо.

Лёгкая, словно балерина, она резво двигалась по кухне, гремела кухонной утварью: сковородами, кастрюлями, дверками, ножом о разделочную доску, будто собралась штурмовать цитадель, отправляя мужа исполнять служебный долг. Потап огрызнулся:

– А кто работать будет? Если меня сослать на необитаемый остров, то и там найдут. Нынче голод на кадры, я в большой цене и незаменим, иначе, валялся бы дома в мягкой постели и не таскался бы по ночам в поиске улик, оставленных на месте преступлений человеческими отбросами.

Лидочка сопереживала супругу. Природное несовершенство людей склонных к насилию и воровству портит ему жизнь. Она считала главной обязанностью помогать и не обременять мужа домашними заботами.

– Что тебе приготовить на завтрак? Жареную колбасу с яичницей глазуньей, будешь? – она мило улыбнулась, потому что знала ответ.

– Отлично! – он голодным взглядом скользнул по пустым тарелкам.

Румяная колбаска, источая аромат жареного мяса, скворчала на луковой подушке, пока не скрылась под яйцами, выпуская клубы пара, словно заядлый курильщик. Кухня наполнилась аппетитным дымком, и у Потапа от голода заурчало в животе.

Лида росла в многодетной бедной семье. Восемь старших братьев оберегали егозу от любых домашних дел, а родители пестовали единственную красавицу дочь. Кухня была уделом матери, а Лидочка, днями играя на улице с подружками, так и не освоила кулинарию.

Раннее замужество не развило хозяйских навыков, но она приноровилась готовить незамысловатые блюда на скорую руку, упрощая рецепты, которые слышала от подруг.

Шустрая и подвижная жена умиляла мужа своим присутствием.

В благодарность за то, что Лидочка подняла боевой дух, шалун, позабыв удушающий сон, огладил её круглый зад, обнял, крепко прижал к груди и, после продолжительного поцелуя, направился в ванную. Любитель душа пыхтел под слабыми, из-за отсутствия напора, холодными струями воды, насвистывая любимую мелодию.

Пока жена сервировала стол, Потап привёл в соответствие с уставом внешний вид, окатил выбритое до блеска лицо дешёвым одеколоном, обтёр надушенные руки о китель и в полной боевой готовности приступил к трапезе.

Лидочка, как всегда, оживлённо щебетала, даже птицу заводить не надо. По утрам беседа с женой часто не клеилась, будто ему уста залепили пластырем, изматывали ночные вызовы на работу.

Болтливость была не в характере молчаливого сангвиника. Лида лопотала за двоих, а он, верный пёс, угрюмо выслушивал бабский вздор и со всем соглашался.

Нельзя сказать, что он её не любил. Любил по-своему, как мог. Родную жёнушку уважал за то, что приходилось тянуть на себе домашние заботы, ведь его днем с огнём не сыщешь при работе криминалистом.

Выбранная Потапом профессия эксперта оставила на характере черту скрытого неврастеника. С виду уравновешенный и праведный, он испытывал приступы внутренней злости, от которой высвобождался во снах.

Жуткие, терзающие по ночам сновидения приходили с завидным постоянством много лет. Он удивлялся, как в голове рождались ужасные сценарии, от которых страдала каждая клетка тела.

Он думал, что однажды сердце не выдержит чрезмерных кошмаров и от бурного сердцебиения и высокого давления больше не увидит мир. После пробуждения чёртовы сны не оставляли ни капли здоровой плоти. Тело нестерпимо ныло, как у разбитого параличом старика.

Потап помнил тот страшный день, – первое расследование гибели людей. Невыносимая боль поселилась в нём навсегда. Он был молод и только заступил на должность эксперта-криминалиста.

Пожар, случившийся в зимнюю стужу в доме многодетной семьи, навсегда оставил в душе выжженное от сострадания клеймо. Злосчастный день на века сохранил в памяти смерть детей, лишив спокойных ночей. Кошмар всплывал при виде малышей, без присмотра оставленных родителями на милость природы.