Голод
Шрифт:
– Ты присаживайся, Василий Никанорыч, - сказал ему Факел. – У нас беседа пока не официальная, а в ногах правды нет.
Староста благодарно кивнул, стрельнув в нашу сторону встревоженным взглядом на слове "пока", и осторожно опустился на краешек кресла. Я, раз уж у нас пока не официальная часть, присел на подоконник. Там стоял горшок с чахлой геранью. Я немного подвинул его, чтобы ненароком не смахнуть за борт, хотя, сдается мне, в садике за окном ей было бы куда комфортнее. Факел прошелся по кабинету.
– Что ж, Василий Никанорыч, - сказал Факел. –
– Да-да, - староста исправно закивал.
– Мне уже, к-хм… так сказать, сигнализировали. Никак поверить не могу, что наш плотник оказался людоедом.
Он помотал головой, словно бы утрясая там неприятную мысль.
– Не людоедом, Василий Никанорыч, а культистом, - поправил его Факел.
– Час от часу не легче.
Через сад пробежала Ольга Львовна. Оглянувшись на здание, она увидела меня в окне, и тотчас скрылась за деревьями. Что ж, под дверями машинистка не подслушивала. Это говорило в ее пользу. На месте культистов я бы непременно попытался выяснить, что нам известно.
Хотя, по правде говоря, известно-то нам немногое.
– Да, это хуже, - сказал старосте Факел. – Как же ты, Василий Никанорыч, проглядел его?
Староста развел руками и вздохнул.
– Виноват. Ведь на хорошем же счету был шельмец! План всегда в срок выполнял. Коли надо, день и ночь работал. Никогда не жаловался и, главное ведь, на него никто не жаловался.
– Да, о своей репутации он позаботился, - согласился Факел. – Но вот что странно. У него на груди здоровенная бесовская татуировка. Такую так просто не сведешь и не спрячешь. Стало быть, он был убежденным адептом культа, а не просто заблудшей овцой. И неужели никто ничего не заметил?
Староста в очередной раз вздохнул. Очевидно, в данном случае это означало утвердительный ответ.
– Как давно он в Дубровнике? – спросил Факел.
– Так местный он, - сразу ответил староста; даже как-то духом воспрял от того, что хоть на какой-то вопрос у него есть точный ответ. – Из Чекушек, - и добавил в ответ на вопросительный взгляд инквизитора. – Деревенька такая была за рекой, тут версты три, не более.
Он махнул рукой на окно. Деревенька была примерно в направлении лесопилки.
– Была? – переспросил я.
– Всё так, - подтвердил староста. – Пару лет назад там все перемерли от чумы. Один только плотник и остался. Инквизиторы его, кстати, тогда проверяли. Сказали – чист. А я что же? Мне сказали, я и поверил. У меня полномочий перепроверять за вами нет.
Факел недовольно махнул рукой. Мол, здесь понятно, дальше давай. А дальше ничего примечательного и вовсе не было. Деревушку спалили от греха подальше, а плотник перебрался в Дубровник. Он и раньше нелюдимым слыл, а тут и вовсе в себе замкнулся. Никого это не удивило.
– Вот, стало быть, и всё, господа инквизиторы, - так закончил староста свой рассказ.
– Да нет, Василий Никанорыч, не всё, - ответил Факел. – Получается, к культу он уже здесь примкнул. Такое случается, что человек в годину бедствий утрачивает веру. Случается…
Староста, старательно кивавший в такт его словам, машинально кивнул и на последней фразе, после чего вздрогнул и испуганно вскинул голову, одновременно втягивая ее в плечи. Выглядело забавно, словно бы черепашка из панциря выглянула. Видел я их в Петроградском зоопарке, когда захаживал туда с одной своей знакомой. Точь-в-точь нынешний Василий Никанорыч.
– Так это что же у нас получается? – встревоженно произнес староста, не решаясь озвучить очевидное.
За него это сделал Факел.
– А получается, Василий Никанорыч, что не единственный он тут культист был.
– Так вы ж еще двоих подстрелили, - тотчас напомнил староста.
– Эти уже после пришли, - ответил Факел. – Думаю, сбежали от нас в Петрозаводске.
– Так, может, и он с петрозаводскими где-то пересекся?
– предположил староста.
Факел согласился, что может быть и так, и поинтересовался, кто из горожан живет в Дубровнике со времен чумы в Чекушках. Как оказалось, "почитай все", включая, кстати, и самого старосту, который клятвенно нас заверил, что он, конечно, ни в коем разе и ни сном, ни духом.
– А, может, это кто-то из беженцев? – предположил староста. – Они аккурат с того времени пошли.
Он достал из ящика стола папку с бумагами, сверился с ними и заявил, что да, буквально на днях два года будет, как первые беженцы у него зарегистрированы.
– Это, значит, с начала осады Новгорода, - прикинул Факел, задумчиво оглаживая подбородок.
Староста немедля поддакнул, что так оно и есть. Новгородские пришли первыми, да и сейчас многие ими записываются. Фронт-то там то туда, то сюда ходит. Сам город исправно держится, но бесы по всей округе шастают. Вот люди и бегут.
– Проверим, - сказал Факел, но прежде чем староста успел вновь поддакнуть, он уже и рот раскрыл, инквизитор с другой стороны зашел: - Только ты мне вот что скажи, Василий Никанорыч. Это что же, два года у тебя люди пропадают, а ты, как сам говоришь, ни сном, ни духом?
Староста побледнел.
– Позвольте! – негромко произнес он. – Какие два года? Люди начали пропадать всего лишь недели три назад.
Он сверился с бумагами и добавил, что первый городской житель исчез и вовсе десять дней назад, а три недели – это потом полицейский среди беженцев накопал.
– Угу, - сказал Факел. – Это похоже на правду. Значит, десять дней вы искали своими силами, а потом ты, Василий Никанорыч, обратился за помощью?
Староста заверил нас, что так оно и было. Люди уж очень из-за слухов о людоеде взволновались. Пришлось, так сказать.
– Пришлось, - повторил за ним Факел. – Вопрос только: кому? Ведь ты, Василий Никанорыч, той телеграммы не отправлял.
Инквизитор остановился у стола старосты и строго уставился на того. Тот весь сжался. Его взгляд буравил бумаги перед ним, словно надеясь отыскать там правильный ответ, но никак не находил.