Голод
Шрифт:
«Ужасной и мучительной гибели», — поправила себя Юля. Она присела на корточки возле растерзанного тела и, сконцентрировав взгляд на одежде убитого, чтобы не видеть страшную рану на груди, засунула руку в его боковой карман.
В то же миг у нее потемнело в глазах, уши наполнились свистом, а в груди перехватило дыхание, словно она вновь сорвалась с обрыва и с огромной скоростью несется вниз. Еще мгновение, и она разобьется о камни или врежется в бушующие волны и захлебнется в бурлящем водовороте. Но вместо удара, вспышки сокрушающей боли или парализующего холода ледяной воды Юля услышала голоса…
Глава 21
ПРИЗРАКИ ПРОШЛОГО
— Сколько погибших?
— Тридцать пять человек.
— А больных?
— Почти вся команда, — отвечает мужчина в форме капитана второго ранга и морщится от боли.
У него опалены
У него неизлечимая форма лучевой болезни и многочисленные ожоги лица, шеи и рук. Все десять суток с момента первого ядерного удара, ставшего фактическим началом войны, он спит по два-три часа в день, а в первые сутки не спал вовсе, и сейчас буквально валится с ног от усталости. Тем не менее он сумел провести свой противолодочный корабль, — получивший тяжелейшие повреждения, с отказавшими навигационными приборами, — по узкому, изобилующему рифами проливу до прибрежной банки напротив маяка. И только низкая осадка БПК [10] не позволила пришвартовать корабль непосредственно к причалу. Кавторанг сделал невозможное: спас облученный и вспыхнувший, как спичка, корабль, и сейчас он рассчитывает на помощь. Не для себя, потому что знает, что скоро умрет, а для тех членов команды, кого еще можно спасти. Поэтому красные воспаленные глаза требовательно и сурово смотрят на начальника полигона генерал-майора Костомарова.
10
БПК — большой противолодочный корабль.
Кроме них в кабинете командира в/ч 63354 — ядерного полигона «Северный» — еще двое: начальник контрольно-измерительного центра и оперуполномоченный военной контрразведки. Но все молчат. Им нечего ответить командиру противолодочного корабля. Медицинская служба полигона не в состоянии оказать помощь раненым и облученным офицерам и матросам. В санчасти нет ни ожогового центра с палатами интенсивной терапии, ни запасов донорской крови и плазмы, ни необходимого количества противорадиационных препаратов, да и те, что имеются в наличии, слишком слабы, чтобы нейтрализовать полученную облученными моряками дозу радиации. Без лечения облученные умрут, выживут лишь единицы. Да они уже начали умирать! Санинструкторы и мобилизованные начальником мед службы солдаты как раз в это время выгружают с корабля на берег тела погибших, и с каждым днем их будет становиться все больше. Но сказать об этом очень и очень непросто. Поэтому начальник полигона и его коллеги молчат.
Молчит представитель военной контрразведки, который по долгу службы должен заботиться о безопасности ядерного полигона, а значит, и всех, кто на этом полигоне находится. Правда, матросы и офицеры с приставшего к берегу противолодочного корабля вроде бы посторонние, но после того как полмира, а может, и весь мир накрыло ядерными взрывами, глупо делить людей на своих и чужих. Да и как откажешь в помощи тем, кто в ней нуждается? А ведь отказать придется.
Молчит начальник контрольно-измерительного центра. В его распоряжении сложнейшая аппаратура, способная отслеживать процессы распада атомного ядра во время цепной реакции, и несколько новейших противорадиационных костюмов с замкнутой системой дыхания для работы в опасных зонах. Но ни то, ни другое никак не может помочь несчастным морякам, медленно умирающим от лучевой болезни.
Молчит генерал-майор Костомаров, командир воинской части 63354. Генерал или бывший генерал? Он сам не знает, кем сейчас является, как не знают этого солдаты и офицеры ядерного полигона. Вот уже десять дней все они пребывают в полной неизвестности относительно своей дальнейшей судьбы и судеб своих родных и близких, оставшихся на материке, который на Новой Земле все называют Большой Землей.
Связь с командованием РВСН [11] пропала на шестой день войны. А может, на шестой день после войны. Из путаных и часто противоречивых сообщений Главного штаба так и не удалось понять, закончилась ли война в первые часы, или продолжается до сих пор. Сутками не покидавшие радиоузел радисты постоянно сканировали эфир на всех диапазонах, но за шесть дней смогли поймать лишь несколько,
11
РВСН — ракетные войска стратегического назначения.
Так продолжалось до тех пор, пока четыре дня спустя на прибрежную банку не сел облученный, обгоревший и почти неуправляемый противолодочный корабль. И вот сейчас командир корабля, капитан второго ранга с железной волей и радиоактивным пеплом в опаленных волосах, сидит и ждет у начальника полигона ответа на единственный по-настоящему волнующий его вопрос: останутся его моряки в живых? У Костомарова нет ответа, но кавторанг не понимает этого или не хочет понимать и продолжает гипнотизировать генерала взглядом, от которого того тянет достать из кобуры пистолет, приставить дуло к виску и спустить курок.
Обстановку разряжает появление в кабинете начальника медицинской службы полигона. Только это видимость разрядки. На начмеде промокшая от пота форменная рубашка и мятый белый халат, из-под которого видны резиновые чулки общевойскового комплекта химической и радиационной защиты. Плащ от ОЗК он оставил за дверью.
— Закончили? — обращается к нему Костомаров.
Начмед устало кивает:
— Пока сложили всех погибших на берегу, возле пирса. Но их нельзя там надолго оставлять. Нужно что-то делать. Все-таки тридцать восемь тел…
— Как тридцать восемь?! — резко оборачивается к нему командир корабля, отчего еще одна прядь обгоревших волос слетает с его головы и падает на пол.
— Пока мы работали, еще трое скончались, — объясняет начмед, потом снова переводит взгляд на Костомарова и повторяет свой вопрос: — Так что будем делать с погибшими?
А что тут сделаешь? Все тела заражены радиацией и смертельно опасны для живых, значит, обычное погребение и даже кремация исключаются.
— Складируйте в неиспользованной штольне, — распоряжается начальник полигона. Пробитая за несколько дней до войны новая штольня предназначалась для испытания «Изделия-П», доставленного на полигон менее чем за сутки до первого ядерного удара. И хотя приказ на испытательный взрыв так и не поступил и, видимо, уже никогда не поступит, свежепробитой штольне найдется соответствующее ее назначению применение.
Начмед понимающе кивает:
— Тогда я и всех последующих тоже прикажу туда относить.
Он прав. Уже к вечеру у его санитаров и мобилизованной похоронной команды появится новая работа. В экипаже БПК две сотни человек, и большая часть из них в ближайшие дни отправится в свой последний путь по упирающемуся в глухую каменную стену восьмисотметровому туннелю…
Юля выдернула руку, и стоящее перед глазами или возникшее в ее голове видение: кабинет, четверо совещающихся мужчин в военной форме и стоящий у двери врач в белом халате и диковинных резиновых сапогах, которые почему-то называются не сапоги, а чулки, в то же мгновение пропало. На ее ладони лежал смятый и затвердевший от времени носовой платок. Больше в кармане ничего не было.