Голодные Игры: Восставшие из пепла
Шрифт:
Девушка говорит одну стандартную фразу за другой: от рассказа о нескольких стычках в N-ых Дистриктах до ситуации на фондовых биржах Панема. Но что-то во всем ее спокойном тоне говорит об обратном: все не так хорошо, как говорит об этом телеведущая, и она сама об этом прекрасно знает.
Неожиданно она совершенно меняется в лице: глаза начинают нервно бегать, будто пытаясь найти чью-то поддержку – точку опоры. Но это было всего мгновение, мгновение, которое наверняка кроме меня никто и не заметил.
– Через три дня будет объявлено
Картинка сменяется, и вместо студии телеканала я вижу улицу, полную людьми с агитплакатами, многие из них повязали на лица маски. «Не дать жизнь убийцам», «Смерть за смерть», «Игра вне правил!» – возвещали постеры.
Меня бросает дрожь. Эти люди – обычные жители Дистриктов – встали на путь, который пророчил нам сам Сноу. Кровь за кровь – в этом теперь состояла их главная задача.
Это напоминает мне восстания против Капитолия, но теперь люди сражалась не за лучшую жизнь для себя, а за худшую смерть для других. Во время Игр они не пришлют спасательный парашют с мазью, едой или медикаментами – они добьют тебя с помощью ловушек и будут наслаждаться тем, как ты умираешь.
Мне повезло больше – капитолийцы сочувствовали несчастным влюбленным из Двенадцатого, а значит, могли содействовать нам с Питом в самые сложные времена.
Я выключаю телевизор и сильнее вжимаюсь в диван. Так не должно быть. Мы могли бы спасти этим детям жизнь, вместо того, чтобы радоваться новой пролитой крови. Их вина лишь в том, что они не видели другой жизни, кроме красоты и богатства Капитолия. Раньше. Теперь же они поплатились за свою «слепоту» сполна.
Прим была права: я обязана спасти их. Во чтобы то ни стало я буду говорить с Койн. Выдвину свои беспочвенные аргументы, стану шантажировать ее информацией, которой у меня нет – но мне плевать.
Сзади меня раздается звон бокалов.
– Хеймитч, ты видел это?
– Постоянно вижу, Китнисс, – отзывается хрипловатый бас ментора.
– И как нам быть? – не оборачиваясь, удрученно спрашиваю я.
– Мы для того и едем в Капитолий, чтобы исправить это.
Теперь же, могу поклясться, его голос избавился от алкогольной хрипотцы и раздражительных ноток. Теперь я могла бы узнать его среди крика вопящих трибун стадиона. Теперь я замечаю собственную дрожь. Разряд сперва касается сердца и тонкой нитью разносится по всему телу – сомнений больше не осталось. Я опираюсь о спинку дивана и медленно оборачиваюсь.
– Пит.
___________________________________________________
А теперь о плохом. Ребят, я уехала на две недели на море. Как выставлять проду и радовать всех вас ею, пока не разобралась: печатаю с
========== Глава 10 : Искра ==========
Сердце выстукивает бешенный, отчаянный ритм, выбиваясь из грудной клетки, словно дикая птица. Я чувствую, как волну радости сменяет волна страха. Возможно, в данную минуту он контролирует свой разум, но едва сознание напомнит ему о родителях, и переродок одержит над Питом верх.
Я с удивлением обнаруживаю, как крепко мои пальцы впились в мягкую обивку дивана. Я стараюсь разжать руку и понимаю, что сделать этого попросту не могу: пальцы словно онемели и не отвечали на любой мой самый мизерный приказ.
Он не сводит с меня испуганного взгляда, и я начинаю задумываться о том, кто кого больше боится. Ужас отступает и на его место занимает недоумение. Пит не двигается с места, так и оставаясь в проеме между буфетом и коридором. Его кулаки напряженно сжаты и так сильно, что я замечаю белеющие костяшки.
– Китнисс, – шумно выдыхает он.
Меня вновь обдает разрядом тока и, отвечая на него, мое тело передергивается. Пит замечает это и шагает вперед. Одно его движение – и я уже стою на ногах, готовая кинуться к своему купе. Встречая мой обезумевший взгляд, он замирает. Одергивает протянутую ко мне руку, будто ошпарившись.
Это движение возрождает во мне целую гамму эмоций – будто палитру всех оттенков смешали в один, образуя что-то темно-бурое и непонятное.
Страх за Пита? Возможно. Боязнь за собственную жизнь? Несомненно. Радость того, что с ним относительно все в порядке? Именно. Отчаянье от того, что я боюсь его прикосновений? Да. Тысячи раз – да.
– Прости, Китнисс. Я ведь говорил, я – животное, которое хочет причинить тебе вред. – Он подходит чуть ближе, и я стараюсь не двигаться. – Но, поверь, – этого больше не произойдет. Я не позволю ему, каких бы усилий мне это не стоило.
Теперь его лицо освещает тусклый свет буфетной лампы. Он выглядит еще хуже, чем тогда у моей постели: темные синяки были видны теперь куда отчетливее, на щеке я заметила пару царапин, костяшки рук и пальцев были сбиты в кровь. Он боролся сам с собой и переносил всю свою злобу на неповинную в его бедах стену.
Я вслушивалась в каждое его слово с замиранием сердца, выискивая в глазах и тоне Пита железную, непоколебимую ярость переродка. Но теперь этого не было, и кроме старого доброго и такого забытого Пита Мелларка я не видела в незнакомце абсолютно ничего. Хотя – нет. Теперь к образу моего мальчика с хлебом приписывался неописуемый детский трепет, который он излучал.
Тело невольно качнулось ему навстречу. И вот я стою прямо перед ним – человеком, который еще вчера пытался меня убить. Я снова безоговорочно доверяюсь ему.