Голодные Игры: Восставшие из пепла
Шрифт:
– Останови! – я выбрасываю руку вперед.
Позади раздается шум. Несколько мужчин в военной форме тут же ринулись ко мне, прежде, стоя наготове. Но я не сошел с ума. Нужно только проверить.
– Несколько кадров назад. Это была помеха? – не унимаюсь я.
Ученый вжимается в кресло, будто боясь того, что я изобью его до полусмерти.
– Это была помеха?!
– Мистер Мелларк, пройдемте с нами, – один из наблюдателей, преграждая Гейлу дорогу, протягивает ко мне руки. – Вы достаточно видели сегодня. Вам нужно отдохнуть.
Я знаю того, кто услышит меня. Кто хотя бы прислушается.
– Гейл, послушай
У напарника Китнисс хмурый вид. Я снова устроил потасовку. В Логове меня будут считать ненормальным, но мне плевать. Я вырываюсь из кольца рук и хватаю Гейла за воротник. Меня пытаются оттянуть, но я, наконец, ощущаю, как к телу возвращается уверенность. Я чувствую прилив эмоций. Ненависть. Страх. Отчаянье. Горечь. Они наваливаются на меня скопом воспоминаний, таких же желтых мгновенных вспышек.
– Проверить! Нужно просто проверить, Гейл!
Генерал Пэйлор становится позади него и скорбно произносит:
– Уведите его.
Мои крики остаются без ответа. Гейл не станет проверять эту запись. Меня просто посчитали ненормальным. В коридоре мне вкалывают очередную дозу. Катят на носилках до больничного отделения. Мое тело обездвижено. По щекам бегут слезы. Мигают лампы, освещая полутьму Логова. В голове снова и снова встает ее лицо. Милое, с детскими ямочками, такое похожее на лицо юной Хейвен. В одно мгновение все меняется – перед глазами кровавые руки Китнисс, на которых распростерлось тело девушки. И вспышка. Вспышка. Яркая вспышка, после которой видео шло без перебоев. Вспышка. Все дело в этой вспышке. Она должно быть что-то значила. Вспышка. Мне нужно уцепиться хоть за что-нибудь.
– Вспышка…
Свет ламп растворяется во тьме. Я засыпаю.
***
– Помни, кто ты есть, Сойка-пересмешница. Ты уже не затравленная девочка из Дистрикта-12, которую я встретил на первой Жатве. Поэтому – соответствуй, – Хеймитч слабо улыбается Китнисс.
Нам пора на сцену, а я почему-то не готов к этому. Что-то противоречило мне самому, но я продолжаю играть. Играть настолько хорошо, как не играл никогда прежде. Ее ладонь так спокойно ложится в мою, что я не отвлекаюсь на эту мелочь. Свет ослепляет нас и, кажется, Китнисс дрожит. То ли от страха, то ли от неожиданности, то ли от злобы.
– Это та самая пара! Выжившие! Настоящие! Счастливые ни смотря ни на что!
– Здравствуй, Цезарь. Не думал, что увидимся больше. По крайней мере в таких условиях.
Зал понимающе усмехается.
– Как давно мы не виделись? Будто целая вечность прошла…
– Мы старались сохранить счастье в родном Дистрикте, чтобы потом рассеять его по всему Панему, – зазубрено отвечаю я.
Я помогаю Китнисс присесть, поглаживаю тыльную сторону ее руки, но она все еще дрожит. Хочется встать и уйти. Ее детское поведение раздражает. Вся ее напускная улыбка, бегающие, лучезарные глаза – все игра, которую она ведет не первый день. Ее ложь настолько очевидна, насколько же и глупа.
Зубы сводит от столь долгой улыбки, я снова отвечаю Цезарю на несколько вопросов. Четко и просто. Хеймитч не давал мне никаких указаний на этот счет. Но неожиданно вялая рука Огненной девушки слегка сжимает мою. Я оборачиваюсь к ней, стараясь смотреть со всей лаской и заботой, на которую только способен,
Китнисс, будто вслепую искала меня все это время. Когда серые глаза в надежде уставляются на меня, я немею. От воспоминаний ли? От страха? Или все того же гнева? Китнисс едва не кричит о помощи, о том, что я нужен ей. И это… Так просто. Так логично. Так нормально? Она едва улыбается мне уголками своих губ. Будто бы спрашивая разрешения на то, чтобы вот так, открыто смотреть на своего «будущего мужа».
– Китнисс, ты пугаешь меня. С тобой все в порядке? – интересуется Цезарь, кладя на ее ледяную руку свою ладонь. – Неужели образ Огненной девушки ты решила сменить на Ледяной?
– Пора сменить пламя восстания на лед примирения, не находишь? – отворачиваясь, говорит Китнисс.
– И все же мы все привыкли к огнеопасному существу по имени Китнисс Эвердин, не правда ли?
Аудитория наполняется возгласами согласия – публика ликует. Я представления не имею о том, что удалось пережить Цезарю за время моего отсутствия в столице. Но главное - то, что он не утерял себя – своей искры, которая зажигала других. И я переживаю чувство дежавю.
– Пит, а что ты скажешь насчет утраченной Огненной Китнисс? Разве тебе не хватает ее жаркого нрава?
Меня передергивает. Разве можно было думать о ней в плане секса? Я снова смотрю на нее: перепуганную, загнанную, холодную, словно окаменелую. Нехотя, кладу руку на ее талию. Скорей для того, чтобы успокоить ее, а не толпу.
– Мне кажется, она все еще с нами. Никто не посмеет отобрать у меня Сойку-пересмешницу.
Мне было жаль Китнисс. Было жаль даже Цезаря и всех остальных присутствующих. От приторно-сладкой речи выворачивает наизнанку, но это моя роль и от нее мне не сбежать. Не знаю, что думает по этому поводу Китнисс, и нравится ли ей эта ситуация так же как и мне, но отвращение и безразличие наполняют меня с каждой минутой все больше. В какой-то момент становится страшно: не сорвусь ли я в пропасть – к переродку?
Только бы не поцелуй.
– А как поживает Дистрикт-12 после восстания?
Наконец. Мы можем сменить тему.
– Довольно неплохо, особенно после того, как в дистрикте по указу Президента была введена новая, а теперь уже лидирующая отрасль промышленности – фармацевтика. От лица всех жителей Двенадцатого мы благодарим её за такой глобальный шаг в развитии нашего дистрикта, – воодушевленно отвечаю я.
– А что ты скажешь по поводу этого, Китнисс? Теперь, когда война завершена, тебе придется найти себе новый род занятий, отличный от спасения всего Панема?
– Я всегда была отличной охотницей, а теперь, когда ограждения не являются большой помехой, я вновь смогу заняться любимым делом, – улыбаясь широкой, отвратной улыбкой, говорит Китнисс.
– Миссис Эвердин не настаивает на том, чтобы дочь пошла по ее стопам? – не унимается телеведущий.
Кажется, на этот раз Фликерман затронул слишком щепетильную тему разговора.
– Я думаю, мама поддержит любое мое решение, – ее голос, в подтверждение моих догадок, дрогнул.
Моя рука по-прежнему на ее талии. Свет ослепляет. По залу носятся вихри перешептываний. Рубашка, застегнутая на все пуговицы, до невозможности давит. Все это раздражает и выводит меня из себя. Нужно начать считать. И я начинаю, стараясь не обращать на окружающих никакого внимания.