Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница
Шрифт:
Если бы он только знал мои мысли – наверное, взорвался бы. Поэтому я просто спрашиваю:
– Итак, нам осталось несколько дней. Чем займемся?
– Я хочу одного, – произносит Пит. – Как можно больше времени провести с тобой.
– Тогда заходи!
Я увлекаю его в свою комнату. Какая необыкновенная роскошь – снова спать вместе. Я и не подозревала, как сильно изголодалась по человеческой ласке. По этому ощущению близости посреди темноты. Зачем, ну зачем нужно было запираться в прошлые ночи? Окутанная теплом, я погружаюсь
– Ни одного кошмара, – говорит Пит.
– Ни одного, – подтверждаю я. – А у тебя?
– Тоже. Я и забыл, что это такое – спать по ночам.
Мы продолжаем лежать и не спешим устремляться навстречу новому дню. Завтра вечером – телеинтервью, так что сегодня нам предстоит выслушать уйму наставлений. «Каблук повыше, ухмылки – посаркастичнее», – думается мне. Но тут появляется рыжеволосая безгласая девушка и приносит записку от Эффи. Дескать, если судить по туру победителей, мы вполне справимся без ее с Хеймитчем напутствий. В общем, назначенная на сегодня встреча отменяется.
– Серьезно? – Пит отбирает записку и перечитывает собственными глазами. – Понимаешь, что это значит? Мы целый день можем делать все что душе угодно.
– Жаль, никуда нельзя пойти, – говорю я с тоской.
– Кто сказал, никуда? – возражает он.
Крыша. Заказав побольше еды, мы берем с собой теплые одеяла и отправляемся на пикник. Пикник длиной от утра до вечера, в цветочном саду, среди звенящих на ветру музыкальных подвесок. Мы едим, загораем на солнышке. Сорвав несколько виноградных лоз, я вспоминаю недавно полученные навыки и вяжу сети. Пит рисует меня. Потом мы придумываем игру: один запускает яблоко в силовое поле вокруг нашей крыши, а другой – ловит.
Никто нас не беспокоит. Смеркается. Я лежу, опустив голову на колени своему напарнику, и лениво плету венки, а он перебирает мои волосы, притворяясь, будто повторяет какой-то узел. И вдруг его пальцы замирают.
– В чем дело? – интересуюсь я.
– Вот бы растянуть этот день навечно – так, чтобы никогда не кончался.
Обычно подобные замечания с его стороны, намеки на неувядающую любовь и все в этом роде, рождают во мне чувство вины. Но сейчас мне так тепло и спокойно, так не хочется волноваться о будущем, что я позволяю словечку «да» слететь с языка.
– Разрешаешь? – По голосу слышно: он улыбается.
– Разрешаю.
Его ловкие руки вновь принимаются перебирать мои волосы, и меня начинает клонить ко сну. Но когда над капитолийским горизонтом разгорается оранжево-желтое зарево, я просыпаюсь от осторожного прикосновения.
– Я подумал, тебе захочется на это взглянуть, – извиняется Пит.
– Спасибо, – выдыхаю я.
Сколько еще в моей жизни будет закатов? Можно по пальцам пересчитать. Каждый из них – событие, которое лучше не пропускать.
К ужину мы не спускаемся, и никого за нами не присылают.
– Я даже рад, – произносит Пит. – Устал видеть вокруг несчастные
Можно не продолжать, и так все ясно.
Мы остаемся на крыше до самой ночи, а потом незаметно прокрадываемся ко мне, так никого и не повстречав.
Наутро меня будит команда подготовки. Увидев нас, мирно спящих в обнимку, Октавия не выдерживает и немедленно ударяется в слезы.
– Помни, что сказал Цинна, – жестко бросает Вения.
Она кивает и, всхлипывая, выходит из комнаты.
Пита ждет собственная команда подготовки, так что я остаюсь в компании Флавия с Венией. Их обычная болтовня сегодня не клеится. Звучат разве что дежурные рабочие фразы или просьбы ко мне – поднять подбородок. Близится время обеда, когда что-то капает на плечо. Поднимаю глаза: оказывается, Флавий стрижет мои волосы, втихомолку заливаясь слезами. Вения пристально смотрит на него. Парикмахер бережно кладет на стол ножницы и тоже выходит.
И вот уже нас всего двое. Вения держится очень прямо и так бледна, что ее татушки готовы осыпаться с кожи. Проворные пальцы работают за троих: завершают прическу, раскраску и маникюр. Все это время она избегает моего взгляда. И лишь с появлением Цинны, на прощание, берет меня за руки, смотрит прямо в глаза и говорит:
– Наша команда хочет, чтобы ты знала: мы почитали за… честь помогать тебе выглядеть на все сто.
Вот так. Мои глупенькие, пустые, привязчивые любимцы-зверушки, помешанные на перьях и вечеринках, почти разбивают мне сердце своим последним «прости». Судя по этим словам, всем ясно, что я уже не вернусь. «Интересно, хоть кто-нибудь этого не знает?» – проносится у меня в голове. Смотрю на Цинну. Уж он-то все понимает. Но держит слово: по крайней мере, с его стороны можно не опасаться слез.
– Ладно, что я сегодня надену?
– Особый заказ президента Сноу. – Стилист расстегивает чехол, под которым оказывается одно из венчальных платьев, знакомых мне по фотосессии. Тяжелый белый шелк, глубокий вырез, приталенный силуэт и рукава, ниспадающие до пола. И жемчуг. Он повсюду. Нашит на платье, на веревочках, обхвативших горло, на диадеме для вуали. – Зрительское голосование окончилось уже после объявления о Квартальной бойне, а ведь на улице была зима. Президент велел, чтобы сегодня вечером ты появилась в этом. Нашего мнения никто не спросил.
Я потираю между пальцами шелк, пытаясь понять, чего добивается Сноу. Наверное, хочет, чтобы мое унижение, мука, боль потери были заметнее в ярком свете прожекторов. Превратить свадебное платье в могильный саван – это так жестоко, так дико, что удар попадает в яблочко. Сердце ноет, словно его разрезали тупым ножом. С трудом выдавливаю из себя:
– И в самом деле, не пропадать же такой красоте.
Цинна бережно помогает мне облачиться. Неуютно передергиваю плечами.
– Оно и раньше было таким тяжелым?