Голос монстра
Шрифт:
— Убери свой рюкзак от входной двери, пожалуйста, — попросила бабушка и взялась за свою сумочку. — Пусть не думает, что я держу тебя в свинарнике.
Дом бабушки был намного чище маминой больничной палаты. Домработница приходила по средам, но Конор не знал, чем бы она тут могла заняться. Утром бабушка первым делом включала пылесос. Четыре раза в неделю она носила белье в прачечную, а однажды, перед тем как лечь спать, — в полночь принялась драить ванну. Она никогда не складывала обеденные тарелки в раковину — сразу отправляла их в посудомоечную машину,
— Если женщина моего возраста, которая живёт одна, перестанет за всем этим следить, то что получится? — спросила она однажды, словно бросала Конору вызов.
Бабушка отвозила его в школу, и теперь он каждый день оказывался там куда раньше обычного, даже несмотря на то, что ехать приходилось сорок пять минут. Еще бабушка забирала его каждый день из школы, когда занятия заканчивались, и они вместе ехали в больницу навестить маму. Там они оставались час или два — меньше, если мама чувствовала себя слишком усталой, чтобы разговаривать, — такое случилось дважды за пять дней. А потом возвращались к бабушке, и она заставляла его делать уроки, а сама готовила обед.
Это напоминало лето, когда Конор и мама ездили в Корнуолл. Только там было не так чисто. И не было командира.
— Ну вот, Конор, — бабушка натянула пиджак мужского покроя. Было воскресенье и ей не требовалось куда-то ехать, чтобы показывать дома, так что Конор никак не мог понять, чего это она так разоделась ради поездки в больницу. Он подозревал, что это сделано для того, чтобы отец почувствовал себя неудобно.
— Твой отец может и не заметить, что маме настолько хуже, так ведь? Так что нам надо проследить, чтобы его визит не затянулся, — она оглядела себя в зеркале, а потом добавила тише: — Хотя беда не в этом.
Она повернулась, махнула ему и сказала.
— Веди себя хорошо.
А потом дверь за ней закрылась. Конор остался один в ее доме.
Он пошел в комнату для гостей, где ночевал. Бабушка теперь называла ее спальней Конора, но он все равно звал ее комнатой для гостей. И всякий раз, как он это говорил, бабушка качала головой и бормотала что-то себе под нос.
А чего еще она ожидала? Это место ничуть не напоминало его комнату. Оно вообще не выглядело жилой комнатой, тем более такой, где мог бы жить мальчик. Пуховое одеяло и покрывала на кровати были ослепительно белыми, а из остальной мебели — только дубовый буфет, такой огромный, что за ним можно было бы обедать.
Такая комната могла быть в любом доме, на любой планете. Конору не нравилось в неё заходить, хотя это был единственный способ укрыться от бабушки. Да и сейчас он пошел туда только для того, чтобы взять книгу, так как бабушка запретила любые компьютерные игры у себя в доме. Выудив одну книгу из своего чемодана, он посмотрел в окно, выходящее на задний двор.
Только каменные дорожки и «офис».
Там никого не было.
Гостиная была одной из тех комнат, где гости, на самом деле, никогда не
Он плюхнулся на диван с резными деревянными ножками, такими тонкими, что они напоминали высокие каблуки. Напротив стоял буфет со стеклянными дверцами, за которыми, словно музейные экспонаты, были чинно выставлены тарелки и чайные чашки с такими завитушками, что странно было, как из них можно пить, не порезав губы. Над камином висели часы, которые бабушка очень ценила. Никто, кроме нее, не мог к ним прикасаться. Бабушка получила их от своей мамы. Из года в год она угрожала отвезти их антиквару, чтобы там их оценили. У часов имелся маятник, и они звонили каждые пятнадцать минут так громко, что с непривычки можно было подскочить от неожиданности.
Комната напоминала музей из прошлого века. Тут не было телевизора. Он был в кухне, но его включали очень редко.
Конор принялся за чтение. А что еще ему оставалось делать?
Он надеялся поговорить с отцом, прежде чем тот улетит, но эти визиты в больницу, разница во времени, внезапно обострившаяся мигрень у новой жены отца вряд ли оставят такой шанс.
Всякий раз что-то мешало…
Конор следил за маятником часов. Двенадцать сорок две. Через три минуты они начнут звонить.
Три пустых, спокойных минуты.
И только тут Конор понял, что по-настоящему нервничает. Прошло много времени с тех пор, как он в последний раз видел отца, даже по скайпу. Может, он теперь выглядит по-другому? А может, Конор сам стал другим?
Были и другие вопросы. Почему он приехал сейчас? Мама выглядела так себе, даже хуже, чем раньше, хотя уже пять дней провела в больнице. Но она до сих пор надеялась на новую медицину. До Рождества еще было далеко, а день рождения Конора давно миновал. Так почему же именно сейчас?
Конор посмотрел на пол. Там, посреди комнаты, лежал, судя по виду, очень дорогой, старинный овальный коврик. Конор потянулся и поднял его край, уставился на полированные доски пола. В одной из половиц был сучок. Конор попытался почувствовать неровность пальцем, но паркет был таким гладким и так хорошо отполирован, что Конор не почувствовал сучка на ощупь.
— Ты там? — прошептал Конор.
И тут же подскочил — в дверь позвонили. Он встал и вышел из гостиной, чувствуя, что волнуется гораздо сильнее, чем думал. Он открыл входную дверь.
Там стоял отец. Совсем не похожий на себя, но точно он.
— Привет сынок, — сказал папа, и в голосе его послышался незнакомый американский акцент.
Конор широко улыбнулся. Так широко он, наверное, уже год как не улыбался.
Чемпион
— Как поживаешь, чемпион? — спросил отец у Конора, пока они ожидали официантку с заказанной ими пиццей.
— «Чемпион»? — не понял Конор, скептически подняв бровь.