Голос над миром
Шрифт:
— Это Килло, — сказал мой гид, — адвокат бандитов.
Спектакль шел под бурные аплодисменты, публика была в восторге; те, кто не мог попасть в зал, шумели в коридорах. После второго действия импрессарио, как обычно, принес мой незыблемый гонорар.
Он торопился уйти, но я напомнила ему про обещание достать машину и отвезти меня домой. Мне показалось, что на этот раз он даже вытаращил глаза, но с обычной приторной вежливостью, приложив руку к сердцу, воскликнул:
— Не волнуйтесь, синьора! Пойте себе спокойно третий акт, а я тут обо всем позабочусь.
Едва кончился спектакль, как мне захотелось поскорее
Наскоро, кое-как побросав вещи в чемодан, я уселась в машину. Вокруг не было ни души, тьма кромешная. Коллеги попрощались со мной, они оставались в Оттавиано.
Я нервничала, а тут еще шофер начал возмущаться:
— Синьора, да вы рехнулись, кто же ездит ночью? Подумайте обо мне, ведь у меня жена, дети. Иисусе Христе, избавь ее от этого помрачения.
Я успокаивала его:
— Да не волнуйтесь, сейчас придет импрессарио.
— Ему-то и горя мало! — отвечал шофер.
Наконец примчался запыхавшийся, но торжествующий импрессарио. Он протянул мне какую-то бумажку и сказал:
— Синьора, вот вам пропуск. Вы должны ехать все время с зажженными фарами. Не бойтесь, никто вас не тронет.
Безумно обрадовавшись, я ничего большего и не желала, спрятала бумажку в сумочку и горячо поблагодарила моего «спасителя». Шофер тоже успокоился, и, включив фары, мы двинулись по темной дороге. Я чувствовала себя очень усталой, мрак и тишина ночи не пугали меня, а нагоняли сладкую дрему.
Внезапно машина резко затормозила, и я очнулась. Восклицание шофера: «Вот мы и приехали. Влипли мы в историю, синьора!» — заставило меня вздрогнуть. Молодой пастух, ростом эдак метра в два, с автоматом в руках преградил нам путь. Он уверенно распахнул дверцу с моей стороны и повелительно спросил:
— А вам ничего не дали?
Я совершенно растерялась; поняв, что передо мной бандит, я взмолилась в слезах:
— Но у меня ничего нет — ни денег, ни драгоценностей. Еду из Оттавиано, пела в «Чио-Чио-Сан».
Бандит, не обращая внимания на мои слова и слезы, повторил:
— Значит, вам ничего не дали?
Тут меня осенило; дрожащими руками я открыла сумочку и достала пропуск.
— Он-то мне и нужен, — сказал бандит и уже другим тоном попросил меня немного подождать. Он скрылся за изгородью; до сих пор помню это леденящее душу ожидание. Наконец бандит появился и галантно вручил мне букет полевых цветов со словами: «Это для вас, синьора». С поклоном захлопнул дверцу, и мы помчались дальше.
Этим приключением завершилось мое долгое и в общем-то приятное пребывание в Неаполе. Вернувшись в Милан, я подписала контракт на четырнадцать концертов в крупных городах Швейцарии. Это была прекрасная поездка. Я поняла, что о Тоти у швейцарцев остались самые хорошие воспоминания.
Я чувствовала, что меня окружает обычное расположение, встретила старых друзей, привычную спокойную атмосферу, те же удобства в отелях, которые учат весь мир искусству принимать гостей. А сады Цюриха, Берна, Люцерна, Лугано были, как всегда, прекрасны. Все так же прелестны оставались утопающие в цветах уступы холмов!
Наша родная Италия еще не залечила раны войны, но жизнь понемногу входила в обычную колею. Признаком возрождения искусства явилось возвращение в Италию Артуро Тосканини. Он приехал из Америки в мае 1946 года.
Завершив гастроли в Швейцарии, я должна была выступить в парижской «Гранд-Опера» в большом концерте под названием «Ночь Сопротивления». Это был своего рода международный фестиваль, и в нем приняли участие знаменитейшие певцы Европы.
После этого памятного концерта, который с истинно французской пылкостью напомнил о трагедии войны и ликовании победы, я предприняла турне по городам Франции. Здесь, как и в Италии, повсюду были видны ужасные следы бомбардировок. Мне показалось, что в отличие от Швейцарии здесь очень многое изменилось. Среди развалин, траура и тревог начиналась новая эра. То же чувство я испытала, приехав в Великобританию. Как сжималось мое сердце при виде неузнаваемо разрушенных кварталов Лондона — этого современного Вавилона. Свой первый концерт я дала вместе с басом Беуфом в «Сентрал-холле», и публика вначале отнеслась ко мне весьма настороженно, если не сказать — прохладно. Но постепенно чарующие итальянские мелодии и классические английские арии и песни, которые я предусмотрительно включила в программу концерта, растопили лед. Я была по-настоящему счастлива, когда почувствовала, что зрителей все сильнее захватывает волшебная сила музыки.
В других английских городах меня принимали столь же горячо. А на моем последнем концерте в лондонском «Альберт-холле» зрители наградили меня поистине восторженными аплодисментами.
Из других выступлений того же периода можно упомянуть о втором турне по Швейцарии, концертах в Париже, Брюсселе, Антверпене и Льеже.
Вернувшись в Италию, я пела во многих операх, но чаще всего в «Севильском цирюльнике». Однако теперь итальянское оперное искусство было далеко не столь процветающим, как до войны. О подлинном возрождении итальянской оперы и о возвращении к славным временам ее блистательных триумфов не приходится говорить и поныне.
XXXVI. Актриса венецианского театра
Среди смен все более коротких оперных сезонов, новых итальянских и заграничных турне наступил 1948 год. Трагические события военных лет стали воспоминаниями, яркость которых стиралась с каждым днем. К счастью, а может и к несчастью, люди торопятся забыть пережитые горести и… обзавестись новыми. Я по-прежнему не имела недостатка в приглашениях петь, но уже начала подумывать о прекращении артистической деятельности.
Со времени моего дебюта прошло тридцать два года. Я еще чувствовала себя полной сил, голос мой звучал не хуже, но я твердо решила покинуть сцену в расцвете славы. Мне хотелось оставить о себе хорошую память и не омрачать воспоминаний прошлого, которым я, разумеется, очень горжусь.
Короче говоря, в 1948 году я решила перейти на заслуженный отдых, посвятить себя дочери, ставшей изящной девушкой, всерьез заняться моим прекрасным домом и написать воспоминания.
Последнее занимало меня все больше. Уже несколько раз в редкие спокойные часы в Венеции или в Барбизанелло я начинала приводить в порядок мои бумаги, записывать кое-какие факты. Но мои порывы по той или иной причине вскоре угасали. Все же мне удалось составить краткий план работы, записать даты и подробности, «запротоколировать», если так можно выразиться, огромный материал, который я собрала.