Голос над миром
Шрифт:
Положение на фронтах становилось все более критическим. Американцы и англичане высадились в Сицилии. Всюду царили растерянность и страх. Я решила не задерживаться в Сальсомаджоре и укрыться вместе с Мари в Барбизанелло.
Известие о падении фашизма застало нас в Барбизанелло. Почти все лето и начало осени я провела в безопасности в своей вилле, если не считать нескольких поездок в Монтекатини для выступлений в «Севильском цирюльнике».
Наступило суровое время. Наша бедная родина должна была расплачиваться за все свои ошибки, и прежде всего за участие в разрушительной, несправедливой и заранее обреченной на неудачу войне, ведь не было никакой надежды выиграть ее. Вскоре грозное эхо событий докатилось и до Барбизанелло. Целые группы солдат, отбившихся от
Вскоре нагрянули немцы. Они расположились недалеко от моей виллы, в Солиго, где и была их комендатура, прославившаяся необыкновенной бдительностью и жестокостью.
Последние беглецы поспешно покидали мою виллу и окружающие дома. Некоторые из них надеялись скрыться от преследований СС, другие вступили в первые партизанские отряды, созданные в Кансильо и горных районах Тревиджано.
Я боялась, что о моей помощи дезертирам станет известно немцам, и несколько недель жила в сильнейшем беспокойстве. Когда в октябре мне принесли разрешение возобновить мои выступления на сцене, я не поверила своим глазам. Я спела Чио-Чио-Сан в миланском театре «Нуово». Затем несколько раз выступила в этой же опере на гастролях, организованных неутомимым Кастельмонте.
Республика Сало относилась «благосклонно» к артистам и их деятельности. Искусство должно было поднимать упавший моральный дух населения.
Поездка прошла довольно удачно, хотя часто спектакли прерывались воздушными налетами. Мы побывали во многих городах, в том числе в Турине, Верчелли, Пьяченце, Бусто-Арсицио, Нови-Лигуре, Бергамо и в других.
Когда турне закончилось, мне предложили выступить в миланском театре «Олимпия», заменившем полуразрушенный «Ла Скала». Я с радостью согласилась спеть партию Чио-Чио-Сан.
Зимой 1944 года в святую пятницу на Тревизо был совершен страшнейший налет. Город превратился в чудовищную груду развалин. Все спектакли были немедленно отменены. Я очутилась лицом к лицу с суровой действительностью.
XXXIV. Между партизанами и немцами
Человек привыкает ко всему, даже к самому худшему. Но в последний год войны мне стало казаться, что несчастьям не будет конца.
Почти каждый день что-нибудь случалось даже на моей с виду такой комфортабельной вилле. Я решила во что бы то ни стало прожить спокойно месяцы, отделявшие нас от долгожданного конца войны. Но не проходило дня, чтобы я не испытывала тревоги. Прежде всего, вокруг свирепствовал бандитизм. Несколько банд совершали постоянные жестокие налеты на селения. Это были настоящие преступники, которые выдавали себя то за партизан, то за чернорубашечников. Они грабили, уводили скот, насиловали женщин, убивали.
Когда ночью раздавался какой-либо шум, все дрожали от страха, несмотря на надежно запертые окна и двери.
Я укрывала в своем доме Карло Полакко, замечательного музыканта и моего дорогого друга. В Венеции он был известей как хороший аккомпаниатор. В прошлом он неоднократно ездил со мной на гастроли за границу, особенно в Скандинавские страны.
Я приютила его на своей вилле прежде всего потому, что он был необыкновенно приятным и остроумным человеком, а также желая спасти от жестоких преследований расистов. Обычно мы разучивали произведения камерной музыки, а иногда совершали короткие велосипедные прогулки вблизи виллы. Конечно, Полакко старался как можно реже попадаться людям на глаза. Если на вилле появлялись какие-нибудь подозрительные люди, он укрывался в маленькой часовне, примыкавшей к парку, или в будке, приспособленной под трансформаторную подстанцию.
Я
Именно в это время я совершила одну оплошность. На нескольких почтовых открытках, адресованных друзьям, я написала, что разучиваю французские, американские, английские и португальские романсы для новой программы. Однажды глава провинции Тревизо Беллини вызвал меня к себе.
Я не на шутку испугалась и тотчас же отправилась к нему. Беллини принял меня очень любезно, но я тут же почувствовала, что надо быть настороже. От банальных комплиментов он сразу перешел к делу.
— У вас есть ангел-хранитель, — сказал он. — На сей раз роль ангела-хранителя играю я. Как вы могли так неосторожно написать всем о том, что готовите новую программу из английских, американских и французских песен? Разве вы не знаете, что почту проверяет суровая цензура? Слава богу, что эти открытки лежат на моем столе и я хорошо вас знаю. Иначе могли бы быть большие неприятности…
Через несколько дней я снова приехала к тому же Беллини. На этот раз я хотела вступиться за одного известного и смелого антифашиста, который был недавно арестован. В лучшем случае его ожидала репатриация в Германию. Он командовал партизанами под именем капитана Тоти. Он назвался этим именем с моего разрешения, в надежде, что оно принесет ему счастье. Старый враг фашизма, он в свое время эмигрировал во Францию, затем сражался в Испании вместе с Паччарди и Ненни, а после захвата Франции немцами был выслан в Германию, а потом переведен в Италию и заключен в тюрьму.
После событий 25 июля 1943 года капитан Тоти был освобожден. Он доблестно сражался в рядах Сопротивления, но все же попал в плен.
Страстно желая сделать что-нибудь для него, я отправилась к Беллини. Говоря с ним, я сделала основной упор на то, что после ареста капитана Тоти две его маленькие дочки и старики родители остались совершенно без средств к существованию и минимальной поддержки. Постаралась представить его неудачником, которого беспричинно преследуют власти, а он, в сущности, никому в жизни не причинил зла. В конце концов, пыталась убедить Беллини в том, что капитан Тоти и так уже дорого заплатил за верность своим идеалам юности, идеалам Мадзини.
Беллини любезно выслушал меня, вставляя то одно, то другое замечание. Было ясно, что он знал о прошлой и настоящей деятельности капитана Тоти гораздо больше меня и смягчить его вряд ли удастся. Все же я поняла, что против капитана Тоти не было прямых улик и точных доказательств его участия в подпольной деятельности и в Сопротивлении. Благодаря этому обстоятельству мне удалось вырвать у Беллини что-то вроде обещания помочь ему.
— Послушайте, синьора Тоти, — сказал он. — Я обещаю вам сделать все возможное для вашего протеже, хотя бы в знак благодарности за ваше искусство. Но вы должны понимать, какую ответственность на себя берете, столь настойчиво вступаясь за заключенного. Будьте осторожнее. Мы переживаем тяжелое время, и сейчас очень легко впасть в немилость.
Беллини оказался человеком слова. Спустя несколько дней капитана Тоти освободили с предписанием оставить Тревизо и поселиться в Венеции. Соблюдая большую осторожность, он продолжал бороться в Сопротивлении до самого вступления партизан в Венецию.
Гораздо более рискованными были мои контакты с партизанами Солигезе, создавшими подлинное воинское подразделение, наделавшее много хлопот немцам и чернорубашечникам.
Одной из групп, не входящей в регулярные партизанские части, командовал совершенно исключительный человек. Впоследствии я с удивлением узнала, что он был повинен в нарушении дисциплины, даже в уголовных преступлениях, и сами деятели Сопротивления осудили его. Конечно, внешность бывает обманчива, и я могла поначалу ошибиться. Звали его Мин. Он был талантливым военачальником, отважным и в то же время осторожным, вездесущим и неуловимым. Большинство населения охотно помогало ему. Его или любили, или боялись. Коллаборационисты жили в постоянном страхе, так как знали, что длинная рука Мина достанет их даже под землей.