Голос ненависти
Шрифт:
«Сердце… разрывающееся на части…»
Все тише и тише. Кайрис кусает губы, наклоняясь еще сильнее, но голос гаснет, словно свеча на ветру. И это отзывается таким сильным сожалением и жаждой в груди, что весь остальной мир отступает на задний план. Остается только голос и желание. Ну же, еще чуть-чуть! Кайрис выбрасывает руки вперед, чтобы сжать их на рукояти и этим касанием продлить льющиеся, будто песня, слова.
– Стой!
Кто-то хватает ее за запястье и дергает назад. Кайрис вскрикивает и только потом оглядывается, чтобы натолкнуться на хмурящуюся Крию. Моргает – раз, другой, будто только очнулась, – и с непониманием
– Что ты здесь делаешь?
Крия отпускает ее и берет серп в руки, придирчиво пробегаясь по нему глазами. Потом чуть кивает и слаженным движением убирает его в ножны, которые успела достать так быстро, что Кайрис не заметила, откуда. Кайрис сглатывает, но не может выдавить ни слова. Она и сама не может объяснить, зачем сунулась в чужую спальню. Крия задумчиво взвешивает ножны в руке и вешает их на крючок.
– Запомни, девочка, в этом доме есть одно нерушимое правило: никогда ничего не трогай без моего разрешения. Даже не заходи сюда, – говорит она строго, – если хочешь остаться с тем же количеством конечностей.
Глаза Крии сужаются, и морщины на лбу становятся глубже и заметнее, чем обычно. Этот холодный гнев такой же сильный и неотвратимый, как дикая стихия. Кайрис кивает, чувствуя, как по спине бегут мурашки. После того, что произошло, ей и самой не хочется сюда соваться.
695 год, Земляничник, 11
Крия гоняет ее строже, чем командир в армии. Ругает за не туда поставленные тарелки, за плохую готовку, за то, что картошку кинула после моркови, а не наоборот, за грязные пятна на платье и за то, что Кайрис шугается других людей, будто дикая кошка. Теперь Кайрис скучает по тихой жизни с матушкой, которой достаточно было не попадаться на глаза. С Крией такой номер не проходит: она находит Кайрис везде, где бы та не пряталась, будто действительно спрашивает у жуков или травы. Одно хорошо: за день Кайрис так выматывается, что она падает и тут же засыпает, успевая урвать себе немного сна прежде, чем разум захватят кошмары.
Стоит сомкнуть глаза – и Кайрис опять возвращается в ночь своей восемнадцатой весны. Жаркая темнота, мечущиеся тени и ощущения, засасывающие все глубже в болото, заставляют раз за разом продираться сквозь липкую паутину сна и просыпаться с криком, разбитой и раздавленной, чтобы на следующую ночь все начиналось сначала. Вконец вымотавшись, Кайрис решается стащить что-то из запасов Крии. Та понемногу учит ее определять травы, поэтому с определением сложностей быть не должно. Пару раз Кайрис это спасает, пока она не попадается.
Крия ловит ее, когда Кайрис пытается проскользнуть в маленькую кладовую – три шага вперед и один в сторону, – где хранятся цветы, травы, крысиные хвосты и волчьи когти, порошки из костей, ягоды, пепел и мох. Просто хватает за юбку и качает головой.
– А я-то думаю, куда травы пропадают. Они стоят больше, чем вся эта деревня, девочка. Не стоило пускать тебя в кладовую.
Кайрис вырывается и скрещивает руки на груди. Крия еще немного ждет ответа, но в итоге просто вздыхает и, оглядев ее цепким взглядом, говорит:
– Раз уж ты тут, сходи-ка и отнеси Мойре ее настойку от кашля.
Крия заскакивает в кладовую, и из-за двери вырывается резкий пряный воздух, от которого начинает зудеть в носу. Кайрис морщится. Она уже почти привыкла, хотя все еще закрывает нос рукавом, прежде чем зайти внутрь. Пошелестев свертками, Крия выныривает и протягивает глиняную посудину с пробкой в тонком горлышке. Пристально глядит прямо в глаза, заставляя поежиться.
– Скажи Мойре, пусть перельет, а эту мне принесешь. Только смотри – не забудь. И чтоб не задерживалась – туда и обратно, не вздумай по всей деревне скакать.
Скажет еще, да будь воля Кайрис, она бы совсем из дома не выходила, но выбора нет. Взяв настойку, она спешит уйти прежде, чем ворожея вспомнит еще о каких-то наставлениях. Зачем Крия вообще взяла ее к себе, если постоянно всем недовольна?
Дом Мойры находится почти на другом конце деревни, поэтому Кайрис идет тенью, прячась у заборов или за телегами. Меньше всего ей хочется с кем-то пересечься: и так от чужих взглядов хоть вся в платок замотайся, все равно – будто голая. Кайрис так напряженно выбирает дорогу, что не замечает, как ослабляет хватку, и бутыль с настойкой катится по земле, чудом не раскалываясь.
Кайрис ойкает и бросается за ней, стараясь поймать, но не успевает – бутыль закатывается в старый прохудившийся сарай. Одно хорошо: ничейный, только кошки то и дело забираются вовнутрь и гоняют крыс. По двору носятся мальчишки, поднимая облака пыли и показывая на нее пальцами. Кайрис стискивает кулаки и, придержавшись за косяк, проходит внутрь. Свет попадает в сарай неровными пятнами, поэтому она почти сразу спотыкается о деревянный обломок. Кое-как устояв, Кайрис начинает шарить глазами в поисках бутыли, но ту будто корова языком слизала. Приходится опуститься на колени – Крия голову оторвет, если она потеряет настойку. Да где же она? Руки становятся серыми от слоя пыли и грязи. Кайрис чихает, когда пытается откинуть волосы с лица, и в этот миг дверь с громким грохотом захлопывается.
Глава 4. Тошнота
695 год, Земляничник, 11
Она ведь не могла сама захлопнуться?
Кайрис вскакивает на ноги и приникает к двери. За ней слышится какая-то возня и перешептывание детских голосов. Паршивцы! Кайрис размахивается и пихает дверь плечом, вгоняя в кожу парочку заноз. От удара обветшавшая стена дрожит, и дверь дергается из стороны в сторону. Шум снаружи становится громче, и удается различить гаденький смех.
– Эй! Откройте!
Кайрис наваливается на дверь всем телом, почти повисая на ручке, но она так и не поддается, только скрипит, будто расстроенный инструмент. Как же они ее закрыли? Ни замка, ни щеколды-то нет. Кайрис поджимает губы, представляя, как ей попадет от Крии за потерянную настойку и за долгое отсутствие. Да что ж за день-то такой!
Внезапно щеки опаляет жаром, и, захваченная яростью, Кайрис принимается молотить по двери ладонями, не чувствуя боли. Все страхи, обиды, жестокие слова наслаиваются одно на другое, заставляя вкладывать все больше и больше силы, пока Кайрис не выдыхается. Кажется, ее бешенство распугивает мальчишек – смех прерывается, и Кайрис, прислонившаяся к двери разгоряченным лбом, слышит удаляющийся топот и какие-то бессвязные выкрики, пока все не затихает.
– Сученыши, – бормочет она и тут же зажимает ладонью рот, пугаясь собственных слов.