Шрифт:
Пролог
Проходят года, наши тени растут вместе с нами,
И мы становимся теми, кого ненавидели сами.
Неизвестный сказитель.
718 год, Посадник, 10
Он тащит ее, а она вырывается и кусает грязную ладонь. В нос ударяет запах земли и навоза, во рту горчит, будто полынь жевала. Когда он прижимает ее к шершавой стене трактира, царапая щеку деревом, и дышит перегаром в шею, голова запрокидывается, и Джелика видит звезды, похожие на осколки разбившегося зеркала: холодные и безразличные. Ветер щиплет кожу и голые плечи.
Как скоро ее хватятся?
Она кусает ладонь снова и снова, но с каждым разом слабее, словно ночное небо выпивает всю ее силу. Надо бежать, но ноги дрожат, и Джелика задыхается. Упрямо жмурится, лишь бы не слышать чужое бормотание, не чувствовать прикосновений. Сжимается, дергаясь в последний раз, и безвольно повисает, как тряпичная кукла. Вот вверх ползет подол юбки, вот слышится смешок – и, внезапно, резкий вскрик, прервавшийся на середине.
Коса, никем больше не удерживаемая, падает, а потом и вовсе сползает по плечам, и когда мягкие волоски щекочут шею, Джелику передергивает. Рухнув на колени, она стискивает плечи руками. Где-то рядом начинает выть собака.
– Ну все, тише. Этот ублюдок тебя больше не тронет.
Джелика оборачивается, тонко пищит, и собака замолкает. Только потом она понимает, что выла сама, а в тот миг просто долго смотрит на грузное тело, скрючившееся на земле. Высокая угловатая тень склоняется над ним, пиная носком сапога, но оно безвольно дергается от удара и опять замирает. Джелика поднимает глаза выше, прижимаясь спиной к стене. Небо над головой кажется слишком огромным и тяжелым.
В двух шагах от нее кто-то стоит. Сперва Джелика принимает силуэт за мужчину и шарахается – настолько грубое и жесткое лицо она видит. Но, несмотря на некрасивые черты, подобающие воину, перед ней стоит женщина. Она подходит ближе и протягивает Джелике узкую полоску стали.
– Отомсти. Убей его, – ее голос сильный и звонкий, как вьюга.
Но Джелика не слушает, только смотрит на изящную рукоять клинка. А потом отскакивает, будто чужая мозолистая рука держит за горло ядовитую змею.
– Нет, я так не могу! Я никогда не…
Женщина равнодушно пожимает плечами и, повернувшись к Джелике спиной, склоняется над землей. Раздается странный чавкающий звук, потом еще и еще. Когда она выпрямляется вновь, кинжала в ее руках больше нет, и Джелика рада, что из-за темноты не может разглядеть чужие ладони как следует.
– Я тоже так говорила.
Голубые глаза спокойны, но есть что-то жуткое, звериное в этом взгляде. Наверное, поэтому, когда женщина начинает рассказывать, Джелика верит каждому ее слову.
Глава 1. Праздник весны
695 год, Оттепельник, 1
Каждый раз, когда матушка слишком резко проводит по волосам гребешком, Кайрис мелко вздрагивает, но не смеет противиться. Пахнет свежим хлебом и чем-то, чего не передать словами: хоть до весны и остался еще один день, она уже чувствуется в воздухе. Кайрис опускает голову и пытается представить, как выглядит. Почти видит: выбеленная мукой кожа, угольные узоры на щеках и лбу, больше похожие на резкие росчерки, остающиеся на дереве после удара ножом. Матушка дергает ее за волосы.
– Не вертись, женщина должна быть терпеливой.
Кайрис послушно выпрямляется и больше не двигается. Сильнее всего хочется сбегать к озеру, наклониться и долго-долго смотреть на девушку, в которой так сложно узнать себя. Кайрис тянется рукой к шее, на которой висит вырезанная из светлого дерева птица, и осторожно поглаживает ее. Матушка велела никогда не снимать, иначе богиня разгневается. Пальцы то и дело кидаются проверять. Обычно она даже не вспоминает о птице, но сегодня – другой день.
Сегодня она празднует свою восемнадцатую весну. Сегодня вся деревня соберется, чтобы задобрить богиню после суровой зимы. Сегодня…
Матушка вплетает ей в косы чаячьи перья, которые старейшина привез специально для праздника из города. Когда последнее вплетено, матушка начинает оборачивать косы вокруг макушки. Кожу головы тянет – у матушки слишком жесткая рука. Матушка в последний раз поправляет косы и отступает на шаг.
Кайрис поднимается. Шелестит белоснежный подол платья, щекоча голые ноги. Поднимает вверх руки, и широкие длинные рукава хлопают как на ветру. Взмах, еще взмах. Сердце подпрыгивает от восторга: что бы ни было потом, сегодня она свободна. Матушка потуже затягивает на ее талии пояс, расшитый морскими волнами. Кайрис потирает пальцы – вспоминается, как они болели после ночи работы.
– Быстрых крыльев, – матушка оглядывает Кайрис и напутствует. – Не вздумай даже глядеть на парней. Женщина должна быть скромной.
– Попутного ветра, – отвечает Кайрис, не особо ее слушая.
Раздается стук, и в окно кто-то заглядывает – красавица-Велиса. Кайрис машет подружке и спешит к выходу, не в силах сдержать широкой улыбки. Матушка недовольно поджимает губы вместо прощания.
Дорожку до дома старейшины усеивают красные ягоды. Кайрис ступает прямо по ним босыми ногами, чувствуя, как их тонкая кожица лопается и в стороны брызжет соком. По бокам от дорожки – неровные ряды деревенских, от детей до стариков. В воздухе стоят крики, смех, нежная трель свистулек в виде птичек, с которыми носятся дети, перестукивание трещоток.
Пройдя половину дороги, Кайрис слышит, как запевают где-то за спиной. Песня гортанная, медленная и тягучая, будто покачивание морских волн. По крайней мере, так рассказывают путники. Кайрис представляет море, как огромное озеро. Она слышала даже, что солнце успеет пять раз опуститься и подняться, а ты так и не достигнешь другого берега, но верится в это слабо. Как столько воды удерживается вместе?
Становясь все громче и громче, голоса замолкают, когда Кайрис доходит до конца красной дорожки. Она делает еще пару шагов и останавливается перед широким круглым алтарем. Кладет на него ладони – дерево теплое от солнца – и опускается на колени. На гладкой поверхности вырезаны нужные слова, Кайрис чувствует их подушечками пальцев – глубокие выемки, изрезавшие алтарь. Но ей не нужно подсказок – она знает все наизусть.
– О, белокрылая Кай, обрати взгляд на детей своих, усмири моря, укроти ветра, уведи зиму…
Деревянные статуи пяти птиц, сыновей богини, будто внемлят ей со своих мест вокруг алтаря. Люди вокруг вторят эхом. Кайрис пытается разобрать голос матушки, но сбивается и перестает прислушиваться. Когда последнее слово слетает с губ, Кайрис открывает глаза. Вытаскивает перо из волос, царапая по щеке, и опускает его на алтарь. Стоит ей подняться, как мимо проносится ветер. Все ждут, и Кайрис чувствует тяжелые взгляды у себя на спине. Перо колышется, чуть сдвигаясь к краю, но все-таки замирает.