Голос
Шрифт:
— Мы с вами, в общем-то, очно не знакомы, — вежливо говорил Аркадий из вестибюля, — только, так сказать, телефонное знакомство…
— Слушайте, уже поздно, не морочьте мне голову! — крикнула Анюта и положила трубку. — Ненормальный какой-то! Я не понимаю, Леня, чего ты добиваешься! Чтобы я шла с тобой на другую картину, куда ты, туда и я? Чтоб я больше не работала с Сергеем Анатольевичем, потому что вы с ним, видите ли, не сошлись темпераментами?
— Ну конечно, он гений.
— Да! — Анюта села на стул посреди
— Так вот, учти, твой гений палец о палец для тебя не ударит, случись с тобой что-нибудь, не дай бог, или когда на пенсию начнут намекать…
— На пенсию?! — Анюта подпрыгнула. — На пенсию! Да я здорова, как корова, и бессмертна! А ты не знал? Да, да, да, я сама — гений! А гениев на пенсию не берут!
Телефон опять зазвонил. Анюта схватила трубку:
— Да? Что? Ну, так сразу бы и сказали… Я сейчас… спущусь… — Она положила трубку. — Муж Мартыновой.
Директор не заметил ни этого разговора, ни того, как Анюта опять сникла. Пока она кричала, он придумывал ответ. И выдавил:
— Ты уже нашла однажды… гения. Вот и сидишь теперь, сгораешь на производстве.
— Пошел вон! — закричала Анюта не своим голосом и швырнула телефонную книжку в стенку.
— Ох, язык заплетается… — Юля передохнула, села.
— Слушаем!
— Нет, я не успевала…
— Слушаем, тихо!
— Давайте сразу, еще раз, я постараюсь… «…Да ему проще всего было молчать и получать премии или даже свою долю, но он не мог молчать. Если бы вы знали, что это за человек, если бы вы хоть раз с ним встретились. Вы вот памятники старины охраняете, а людей… Ну конечно, никому не хотелось ввязываться, передовое предприятие, план перевыполняет, а какой-то бухгалтер вдруг с цифрами в руках доказывает, и идет напролом; и никого не боится. Ну конечно, его, в конце концов, ушли на пенсию, и его же еще обвинили в клевете, и вы же еще заняли благородную позицию — мол, в связи с героическим прошлым…»
— Стон! Вот здесь несинхронно. Еще дубль. Давай, Юля, хорошо строчила.
— Неразборчиво, — сказал звукооператор, — грязь в двух местах. Чище, Юля, постарайся. Нет, нам сегодня не сделать.
— Успеем. — Юля подскочила к микрофону. — Попросим продлить. Где Анна Викторовна? Пусть она попросит. Или я сама.
— Пишем! Приготовились! Кто там шуршит?
Это автор шуршал бумажками с новой сценой. И снова пошла изнурительная скороговорка. Автор слушал свой текст, склонив голову, и морщился.
— Вы пока можете посидеть здесь, — Анюта привела Аркадия в группу, — а я ей скажу, что вы пришли.
— Нет, пожалуй, нет, не нужно. А там долго еще?
— Смена до двенадцати, но, может, кончат раньше. Хотите посидеть на записи? Вы были когда-нибудь?
— Нет. Но, видимо, не следует…
— А мы тихонько, из аппаратной. Пошли?
Было настолько ясно, что Анюте самой безумно хочется туда, на озвучание, что Аркадий вежливо встал, едва сев.
— Пойдемте…
А в тонателье уже начиналась лихорадка. Работа вдруг пошла легко и быстро, и даже звукооператор перестал ворчать. Но смена подходила к концу. Осваивали новую сцену, и всем вдруг почему-то стало смешно. Заразительно хохотала
— «Сонька, да ты что, ты с ума сошла? Это ты развесила?»
И все почему-то хохотали. Необъяснимо. А на экране — просто коридор, стенд — «Наши лучшие материалы». Юлина героиня развесила свои статьи.
— «Пусть, пусть, пусть висит, не снимай! Пусть он придет и увидит!»
Две девушки — на экране уборка в отделе писем, а в темном ателье хохот до слез.
— «Пусть он придет и увидит!» Ой, не могу… сейчас… — Юля стала вытирать глаза. — «Пусть он придет и увидит!» — Юля поднимала палец к потолку. Хохотал даже автор. — Нет, серьезно! «Считайте, что меня нет! Я ухожу от вас. И я вам все прощаю!»
Лавина смеха. Неостановимо. Беспричинно. Вторая артистка плюхнулась в кресло и задрыгала ногами.
— Пишем! Смена кончается.
Аркадий и Анюта ждали у тяжелой двери. «Тихо! Идет запись!»
Буквы погасли.
— Нет, — сказал Аркадий. — Я посижу тут. Я не пойду.
— Анна Викторовна, миленькая, попросите их, попросите аппаратную. — Юля сама подбежала к пульту, нашла кнопку: — Аппаратная, пожалуйста, ну, пожалуйста, задержитесь на полчасика…
— На час, — поправил Сережа.
— Машина есть, всех развезем, — сообщила Анна Викторовна.
— Пишите, пишите, — раздался голос аппаратной.
— Спасибо, спасибо!
Полная тишина. Серьезность. Шквал смеха прокатился и бесследно сгинул…
— «…Девушка, мне еще пять минут! Еще раз тот же номер!» — записывали конец сцены с телефонисткой.
— «Вы ж на тридцать минут наговорили, женщина! Оплачивайте!» — На экране Юля перетряхивала сумку. Сыпались какие-то предметы, катилась мелочь по полу.
— «Ой, я кошелек забыла в гостинице!» — Она всех задерживала, и все видели, что она врет про кошелек, вот он, кошелек, но в нем только мелочь, и рубля не наберется, и люди из очереди прониклись сочувствием, стали поднимать ее монетки и предлагать ей деньги. Она заплакала. — «Девушка, вот, я вам магнитофон оставлю! Соедините, мне нужно, а то там все разбегутся!»
— Тихо, слушаем, — сказал Сережа. — Приготовьте следующее кольцо.
В коридоре маялся Аркадий. Красная надпись «Тихо! Идет запись!» погасла, и он рванулся было войти, но надпись опять зажглась.
В темноте все вышли в пустой, гулкий студийный двор.
Не хотелось расставаться, вместе ждали машины, долго прощались. И говорили негромкими, счастливыми голосами.
— …С синхронностью, конечно, завал.
— Молитесь на Веронику. Она — ас, ее на все спорные случаи приглашают.
— Всроиика, я очень много не попадала?
— По-моему, все можно сохранить.
— А там музыки не будет? Сережа, познакомьтесь, это мой муж… — Юля повисла у Аркадия на руке. Смотрела виновато. — Аркаш, ну не молчи, не сердись…
— Я не молчу.
— Зато мы почти все успели, представляешь? — Юля никак пе могла расстаться со своими.
Потом они с Аркадием ехали в такси, Юля положила голову ему на плечо.
— Нет, ты злишься.
— Я на тебя никогда не злюсь.