Голоса на обочине (сборник)
Шрифт:
Заметив, очевидно, некоторую мою раздумчивость при таком его рассказе, повторил вновь с напором:
– А что? Если государство так к кадрам относится, то кто должен? Он отличник! Ему дорогу надо давать!..
– Дмитрий, а помнишь? – говорю я. – В наше время, в 60-70- х годах ещё, если в армию не брали, как бы дефектным считался. И девчонки на таких по-другому смотрели!..
– Помню, как же не помню. Сам на флот рвался безудержно!
На море хотелось после наших степей. Но – не судьба!..
Он было воодушевился,
– Это раньше! Так было. А ещё как было? Подзабыли!.. Вот Карловы Вары… Я их, только когда служил, видел. Возили нас, солдатиков, на экскурсию. И всю жизнь потом их вспоминал, как чудо! Когда б мне такое ещё увидеть?! А тут мы с Зиной сели в Лазнях на поезд, и через тридцать минут вот они – Карловы Вары! Жизнь удалась! Натерпелись! Намыкались, но удалась! Когда бы я мог махнуть за границу?! И дети мои когда?!
В этом его «когда» было и удивление, и досада, и… сразу не скажешь, что ещё…
– Рай в отдельно взятой семье? – невольно вырвалось у меня. Он вперился в меня жгучим взглядом. Видно было, что механизмы в голове заработали ускоренно, но жена опередила:
– А что? В отдельной семье? В каждой семье упираться надо!
Тогда и толк… Кто мешает?
«Какой толк? О чём она? Если так, то надо всем упереться и… всем уехать?! – язвил во мне мой маленький язычок. – А кто останется?»
А большим языком сказал, не имея никакого желания обидеть своих собеседников, может, даже наоборот:
– Не каждый так может, как в вашей семье…
– Ну тогда какие претензии? – развёл руками Дмитрий.
Я молчал. «Претензии!» Действительно: какие претензии?..
…Радоваться бы безоглядно за них, за такую слаженную семью. Да что-то, что не сразу выразить словом, удерживает…
Мстительница
Унылое это дело – сидеть перед кабинами пенсионного фонда и ждать своей очереди. Чисто, уютно. Электронное табло высвечивает номер очередного посетителя. Всё чинно и упорядочено. Но народу…
…Рядом две старушки. Совсем пожилые. Ведут беседу. Ближняя ко мне, остроносенькая, лет за восемьдесят, божий одуванчик, рассказывает:
– Теперь, когда моих всех давно нет уже, даже внучки, взялась я изучать и восстанавливать свою родословную. Много чего интересного! Как мы умудрялись ничего не знать! Прислали на мой запрос из Перми, что прадед мой, Михаил Леонтьевич, был крупный предприниматель и купец. В революцию отобрали у него много чего. Лошадей только около сотни. Коров, овец, имущества – на двух листах перечень. А в конце, представляешь, указано, что забрали пуд золота.
– И что? – её собеседница, крупная, с мясистым носом, с трудом умещающаяся в кресле женщина, смотрит через толстые стёкла очков иронично. – Обещали пару гнедых с тарантасом вернуть? И грамм сто золота?
– Я об этом и не помышляю, – говорит «одуванчик». – Другое придумала! Я отомщу! Стыд! Сижу на такой пенсии!
Собеседница её повернулась к говорившей всем корпусом. Да так, что кресло под ней колыхнулось из стороны в сторону. Поинтересовалась:
– Как же ты отомстишь?
– А вот так! Возьму три миллиона рублей в кредит в государственном банке. И раздам студентам. Они у соседки моей живут. Насмотрелась. Без ничевошеньки маются.
– А дальше?
– Что дальше? Возьму – отдам студентам! И помру. Взятки с меня гладки!
Соседка громко удивилась:
– Голубка дряхлая моя, кто ж тебе даст-то? Три миллиона!
У тебя ж поручителей нет! Это раз! Кто поручится? Второе: нужен залог! А твоя однокомнатная хрущёвка – кому нужна?
– Не дадут? – спокойно удивилась «голубка».
– Не дадут! – последовал уверенный ответ.
Наступила было значительная пауза, но «голубка» встрепенулась и пролепетала, будто прошелестела маленькими и лёгкими крылышками:
– Тогда я приму свои категорические меры! Отомщу всё равно! За всех!
– Какие такие меры?
– Буду как можно дольше жить! И пусть маются со мной – платят мне мою законную пенсию. Для меня оскорбительно маленькую, а для них – сверхнепосильную!
– Не надорвались бы, – скороговоркой отреагировала соседка и забегала суетливо взглядом по ряду светящихся электронных табло, боясь пропустить свою очередь.
«Голубка» сидела неподвижно. Глядя остановившимся взглядом поверх голов рядом сидящих.
Что она видела? И о чём думала? Наверняка не о злосчастном пуде золота печалилась. Скорее, о том, чему нет цены, нет измерения: о загубленных в лихие годины жизнях печалилась…
Петька-здвездочёт
На носу учебный год. Начали съезжаться в интернат его шумные воспитанники. Среди них неприметный четвероклассник Петька. Новенький.
Вечером – отбой. А Петьки нет! Ушёл из интерната? Куда ушёл?
ЧП! Обыскали все помещения. Нет Петьки! Слышу какой-то шум на верху здания интерната. Я – к пожарной лестнице! По лестнице – наверх, к потолку! Вот он – люк! Не закрыт. Я – на чердак! С чердака – на крышу! А там, вот он: сидит на шифере Петька. И смотрит…
– Ты чего тут?
– Марь Ивановна, какая тут красота! Интересно так! Вот, посмотрите, – и тычет пальцем в небо.
У него и в голове нет мыслей о том, в каком я состоянии.
– Смотрите! Вон лес, а за ним горы… А за ними что? И что за горизонтом? Это ж так интересно!
Я вытянула шею, смотрю.
– В нашем посёлке все дома одноэтажные, а здесь! Как здорово! Я не ожидал такого… Думал, скукота будет в интернате.
Встал, схватил меня за руку:
– Смотрите, одна звезда за другой гонится!