Шрифт:
Библиотека
Константин Кедров
ГОЛОСА
Роман-пьеса
Часть вторая
Действующие лица
Александра Павловна.Кушай, Котик, борщ.
Котик.Не хочу.
Александра Павловна.Почему?
Котик.Он красный и невкусный.
Александра Павловна.Что ты, он же с конфетами.
Котик.С
Александра Павловна.С конфетами.
Котик.Налей мне еще!
Я.Только лет десять спустя я понял, что меня обманули. А взрослые тоже врут!
Радио.
Нынче всякий труд почетен,
Где какой ни есть.
Человеку по работе
Воздается честь.
Пригляделась я, решила
И в колхоз пошла.
Брала лен, телят растила,
Птицу развела.
За телят, за эту птицу
Из родимых мест
Повезли меня в столицу
На колхозный съезд.
Там, в Москве, в Колонном зале,
Как в каком-то сне,
Самый главный орден дали
За работу мне.
Самый важный орден дали
За большой успех,
И свое спасибо Сталин
Мне сказал при всех.
Врач Валентина Дмитриевна.У вашего Котика детский ревматизм. Его надо подлечить хлористым кальцием. Лучше всего в больнице.
Я.В больнице меня ждал первый эротический шок. Девочка в розовой пижаме Аля Мочалова. Она била меня подушкой по голове, приговаривая стишок-дразнилку.
Аля.
Сенька Хлористый дурак.
Он умеет воображать
И себя показывать.
Я.Удары подушкой по голове были не так обидны, как эти стихи. "Сенькой хлористым" в больнице называли горький хлористый кальций, который, кривясь, пили с ложки, но потом оказалось, что в устах Али Мочаловой хлористый кальций был совсем не горьким, а сладким. А, может, горько-сладкий, как шоколад. Это выяснилось потом, когда нас выстроили в коридоре 1-ой мужской школы, и директор зачитал приказ.
Директор.Постановление Совета министров СССР об отмене раздельного обучения! Наша школа сливается с женской школой № 12.
Я.Никогда я не слышал такого оглушительного "ура!". Мы кричали ура до слез в глазах и боли в ушах.
Аля.Когда я увидела Сеньку Хлористого не в полосатой пижаме, а в новенькой школьной форме с блестящими пуговицами, толстым ремнем и пряжкой, то поняла сразу, с кем буду дружить. Во всем городе Костроме форма была только у Сеньки Хлористого.
Я.Аля Мочалова не в розовой больничной пижаме, а в белом фартучке и красном пионерском галстуке явно проигрывала в моих глазах. Не хватало закушенной губы и воинственно зажатой в руке подушки. Но зато на фартуке у нее был приколот латунный морской конек. И этот конек окончательно все решил, когда мы оба оказались на морском дне.
Учительница.Садитесь мальчики с девочками.
Я.Мальчики от смущения сели с мальчиками, а девочки с девочками. Но я схитрил. Выбрал отдельную парту, чтобы Аля оказалась рядом.
Аля.И я схитрила — выбрала отдельную парту, чтобы Сенька Хлористый сел со мной. Но он покраснел, как вареный рак, и зачем-то ушел в другой угол.
Я.Аля покраснела, как алый штапельный галстук, ушла в другой ряд за пустую парту. Мало того, к ней подсел здоровенный одноклассник, а я остался один.
Аля.Ну почему ты не согнал этого дурака?
Я.Ну почему ты не села тогда ко мне, да еще и стала беседовать с этим орясиной? С горя я вытащил из портфеля роман-газету с повестью "В горах Севана", где мне очень понравился один стишок:
О, Наргис, моя фея, ты в сердце моем,
Ты зажгла мое сердце священным огнем.
И теперь мое сердце, как факел, горит.
Потушил бы его, да любовь не велит.
Я быстренько переписал текст и метнул его самолетиком к парте Али. Такие самолетики летали по всему классу вперемешку с бумажными пульками из рогаток. Одни метали самолетики с любовными посланиями. Другие ревниво и подло стреляли в затылки. Класс был похож на военный аэродром, простреливаемый со всех сторон.