СквозьК...
Шрифт:
Константин Кедров, Валерия Нарбикова, Елена Кацюба
М., ДООС, Издательство Р.Элинина, 2005
Дизайн обложки: Виктор Корольков
Дизайн книги: ЯKrasnovsky
Презентация книги состоялась в TV Галерее Посмотреть видео
– --------------------------------------------------------------------------------------------
Жан де Лафонтен
«La Cigale et la Fourmi».
Цикада и муравьиха
— Я пела днем и ночью и не хотела спать.
— Ты пела? Очень мило. Теперь учись плясать.
(перевод А. Марчук).
«День и ночь, не обессудьте,
Песни
«Если так, я очень рада!
Вот теперь и потанцуйте!»
(перевод Н. Табатчиковой).
И.А.Крылов
Стрекоза и муравей
"Ты все пела? Это дело:
Так поди же, попляши!"
Константин Кедров
Земля леТЕЛА
по законам ТЕЛА
а стрекоза леТЕЛА
как хоТЕЛА
* * *
Квитанция, которую я получил
полыхает закатом
там солнечная печать
надо доверять только вечности по субботам
все остальное время лучше не доверять
Неостановленная кровь обратно не принимается
Окна настежь и все напрасно
две дани времен две отгадки
одна направо одна налево
Д О О С
Добровольное Общество Охраны Стрекоз
– ----------------------------------------------------------------------------------------------------------
Виллем Г.Вестстейн
Профессор славистики
Нидерланды
Песня становится делом. Новая поэзия в Москве
Еще в 1984 году, метаметафористы разбились на две подгруппы, вернее сказать, три поэта сознательно отделились от группы, получившей такое название. С тех пор они основали собственную поэтическую ячейку. Лидером ее был и до сих пор остается темпераментный и чрезвычайно активный Константин Кедров, рядом с которым еще два поэта — Елена Кацюба и Людмила Ходынская.
Группа, которая сложилась под его влиянием, получила название ДООС и расшифровывается как "Добровольное Общество Охраны Стрекоз".
Для Кедрова и его группы важно не только то, что собственно означает ДООС в полной форме и в сокращении, но и определенные ассоциации, которые рождает само звукосочетание. В одной из своих программных статей-деклараций о ДООСе Кедров указывает на созвучие между названием ДООС и китайским словом Дао. Таким образом возникает соотношение с "эстетическим учением даосийских монахов, которые презирали немощь человеческого земного ума, неспособного прозреть божественный план Создателя вселенной". Это высказывание содержит различные аспекты, которые имеют непосредственную связь с концепцией ДООСа. Одним из таких аспектов является понимание мира на более высоком, нежели рациональный, уровне. Язык, слова, по крайней мере слова в поэзии выявляют подчас скрытые связи между предметами. Поэтому благодаря поэзии можно гораздо глубже понять мир, нежели чем путем его логического постижения.
Звучание слова играет при этом решающую роль. "Значение стихотворения для нас неразрывно связано со звуком, на самом деле восемьдесят процентов содержания несет в себе звук". Значение, придаваемое звучанию слова, объясняет и увлечение ДООСа анаграммой. Когда слово произносится, можно, как утверждают они, сразу на слух различить в нем другое, скрытое значение. Так слово vrede (мир) заключает в себе rede (речь, разум). При этом речь идет не о бытовой реальности, а о реальности космоса. Повседневность банальна и не стоит изучения и описания. ДООС предпочитает высказываться на более высоком уровне, который позволяет создаваемым языком значениям и ассоциациям вызвать к жизни космические, аналогичные Дзен ощущения. Космическое находит адекватное словесное выражение, когда говорит на своем языке, некоем "звездном эсперанто"
Члены группы пишут не для широкой публики, их тексты, по выражению Кедрова, являются "комментарием к великому молчанию космоса, либо комментарием к отсутствующему тексту". Этот комментарий заслуживает, чтобы к нему прислушаться.
Сокращенный перевод с голландского Светланы Князьковой
– ------------------------------------------------------------------------------------------------
Константин Кедров
Иероглиф над прудом
Я не могу читать, вернее, перечитывать прозу Леры спокойно и отстраненно, потому что в этих прусто-джойсовско-набоковских речитативах весь наш стрекозино-доосовский, хотел сказать – быт, но быта не было. Была вечная жизнь, и она осталась в Лерином языке, повторяющем прозрачную кальку стрекозиных крыльев в полете.
Мы бродили по Царицынским прудам, именно по прудам, а не по мостикам и аллеям. Мы жили в Царицынском дворце без крыши, напоминающем Мюр и Мерилиз, он же ЦУМ, по которому мы тоже бродили. А зачем бродили, если денег все равно не было, а те, что были, периодически воплощались в портвейн «Агдам» или «777» (Три семерки). Были, конечно, и другие вина, но у ноги Алексея Толстого напротив церкви, где зачем-то венчался Пушкин, а потом был склад химреактивов, мы пили только «Три семерки» или «Агдам». Открытие бутылки Агдама с помощью чугунной обуви советского графа было делом чести. Не разбить, а именно открыть. Граф на все это смотрел с чугунным прищуром. Он и сам был не прочь отхлебнуть «Агдама». ДООС тогда еще никак не назывался, а потом стал называться «семья».
Однажды я повел Леру в Коломенский храм. Лера была на службе впервые и очень удивлялась. «Ну, пошли», – сказала она через пять минут. Но я сообщил, что еще через пять минут откроют Царские Врата, а потом пообещал что-то еще, и так мы продержались до конца Всенощной. Мне очень хотелось, чтобы Лера увидела всю Всенощную, и Лера увидела и на всю жизнь запомнила, что очень горели ноги.
Потом Лера приносила свою прозу, и там все, о чем мы говорили, было зачем-то расписано на голоса персонажей. Первое время я даже обижался: почему это какой-то Додостоевский и Тоестьлстой говорят моим голосом и зачем моя комната на Артековской улице вдруг перенесена в Царицынский дворец. А потом я уже и сам забыл, где тут я, где не я, и кто что говорил и где это было. И только тогда записи Леры превратились для меня в прозу. Ах, Лера, Лера, зачем ты отдала мои слова другим? Да ладно бы только слова, а то ведь еще и чувства, и мысли. И лицо, и одежду, и пенсне. Нет, пенсне и очков у меня не было. И монокля, и лорнета, и телескопа. Но однажды мы были с Лерой в «алюминиевой жопе планетария», и я показал Лере Вегу. Там было много других звезд, но Лере почему-то понадобилась именно Вега. Лера была в Литинституте на моих лекциях по теории метакода. Я придумал слово «метакод» и обозначил этим словом тайный код звездного неба. А потом я придумал метаметафору и ДООС (Добровольное общество охраны стрекоз).
В ДООСе было три стрекозы: Галя – Лера – Лена. Лера – Галя пошла к мавзолею кататься с горки и вывихнула ногу. Я до сих пор не пойму, где там горка. А потом Галя поехала на этюды в Торжок и повредила позвоночник. Потом она танцевала в гипсовом корсете в своей доосской квартире на Грановского. Квартира была громадная, из пяти комнат, с камином. В камине мы жгли пластмассовые самолетики и еще страницу за страницей поэмы Симонова про любовь, где у них ничего не получилось. И еще роскошные стулья, которые остались от выселенных соседей. Соседи уехали в какое-то мифическое Алешкино, а стулья остались на Галиных картинах. И в моей поэме «Венский стул». Боже, чего мы только не жгли в камине. А Лера сочинила устный роман про Евгения Цемент и Татьяну Стрежень – смесь романа Гладкова с чем-то еще. Потом взорвался Чернобыль, и выселение прекратилось.