Голоса с улицы

Дик Филип Киндред

– Ты не можешь уходить и оставлять меня наедине с ними, – лицо Эллен словно одеревенело. – Я не собираюсь это терпеть: не собираюсь тащить этот крест в одиночку. Она твоя сестра, а не моя. Я внесу свою лепту, смирюсь с их присутствием – но только не в одиночку. Понимаешь?

– Ладно, – сказал Хедли. – Хорошо, пошли обратно, пока он не вышиб дверь, – в гостиной гудел и разносился эхом громкий голос Боба. – Как она могла за него выйти? – бессильно спросил Хедли. – Как она могла связаться с таким человеком?

– Она считает его потрясающим, – весело сказала Эллен.

– В голове не укладывается, – Хедли бесцельно устремился сквозь полумрак

к двери. – Это повторяется всякий раз, когда я его вижу. Он всегда был таким: еще до того, как они поженились, он был таким же шумным и злобным.

Эллен схватила его за руку.

– Любимый, этого следовало ожидать. У нее своя жизнь, а у нас – своя. Боже мой, ей уже почти тридцать. Она из совсем другого поколения: что у нас общего? Глянь на них – обращаются с нами, как с детьми, опекают, указывают, что нам делать…

– Я рассказал ей.

– О чем?

– Про Общество.

Эллен пришла в некоторое замешательство.

– Ты имеешь в виду историю со Стражами? Того… Бекхайма?

– Она рассмеялась, и все.

– Нет, – категорично сказала Эллен, – Стюарт, я в это не верю. Ты просто расстроился и запутался, как избалованное, обиженное дитя. Давай вернемся в гостиную – честное слово, я не знаю, что я с тобой сделаю, – она беспечно прибавила шагу: – Ты всех нас так расстраиваешь… Немудрено, что Салли не отнеслась к тебе с сочувствием. Ты не можешь ожидать от нас, что…

– Это он виноват, – перебил Хедли. – Она такой раньше не была. Он горилла, а не человек. Слышала, как он хвастался тем, что избил мексиканского парня? Какого-то подростка в два раза ниже его ростом. Он же выродок, а она считает его потрясающим. Видела б ты, как он обошелся с Дейвом и Лорой – это было ужасно. Он их вышвырнул, откровенно спровадил.

Эллен живо взяла его под руку.

– Ну, не такая уж она глупышка. Салли запрягла в свою повозку восходящую звезду, и, по-моему, это говорит в ее пользу. Она не дура, любимый.

Хедли вырвался.

– Ты слышала меня? Я рассказал ей, а она просто покачала головой. Я думал, она поймет – думал, есть человек, к которому я могу прийти и… а она оказалась точно такой же, как все. Куча идиотских фраз и остроумных замечаний.

Ослепленная глубокой обидой, Эллен сказала:

– Значит, единственный человек тебя подвел? Как жаль! Какая досада! Времена изменились: ты больше не можешь положить головку ей на колени.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Пошли, они могут нас услышать. Давай выйдем. Поговорим об этом позднее.

– Но я хочу поговорить об этом сейчас! – Хедли преградил ей путь. – Что ты имела в виду? – Он схватил ее за плечи: неяркий вечерний свет тускло озарил ее личико, темные, блестящие от слез глазищи, приоткрытые губы, дрожащий подбородок. – Черт возьми… – Выйдя из себя, Хедли повысил голос. – Ты рада!

– Конечно, рада. Любимый, я так рада, что хочу кричать об этом во весь голос, – Эллен изо всех сил попыталась улыбнуться: слезы потекли по щекам и закапали на крахмальную белую рубашку. – Салли со своим проклятущим блендером. Она собирается отдать нам старый, маленький – тот, которым они не могут пользоваться, потому что он для них маловат. А еще они подгонят нам домик, чтобы мы могли ходить к ним в гости каждую неделю – за еженедельными указаниями и инструктажем. Чтобы они могли руководить нашей жизнью, указывать, что мы должны делать, точь-в-точь как она указывала тебе всю твою жизнь. Тебе все равно, ты считаешь это нормальным, но мне-то не все равно!

Эта твоя чертова сестра не смеет мне указывать, как вести хозяйство и как распоряжаться собственной жизнью… – Эллен обняла Стюарта и отчаянно прижалась головой к его шее, чуть не задушив его мягкими каштановыми волосами. – Почему ты не можешь обратиться со своими историями ко мне? Я пойму – даже если не пойму. Если ты этого хочешь, значит, я тоже хочу. Я пойду с тобой, буду молиться, кататься по полу – все, что угодно… Я забочусь только о тебе.

В кроватке проснулся Пит, разбуженный их громкими голосами. Ребенок пронзительно, безудержно разревелся: его плач перерос в оглушительный визг. В гостиной Салли и Боб вскочили и в раздражении устремились к двери спальни. Боб громко постучал в нее и заорал:

– Святые угодники! Что там у вас творится?

Хедли вцепился в жену.

– Я не потерплю таких разговоров. Убирайся отсюда, если будешь говорить о ней в таком тоне.

– Не уберусь! – всхлипнула Эллен. – Это мой дом, и я не собираюсь отсюда уходить, а ты не сможешь меня заставить. Я годами выслушивала, как ты говорил о ней – меня уже тошнит от этого. С меня хватит… Я терпела, сколько могла, – она отдернула руки. – Не смей меня оскорблять, – по щекам Эллен заструились слезы, а на рубашке большими кругами проступила влага. – И не смей меня больше хватать.

Заглушая младенческие крики, Хедли заорал:

– Я не потерплю этого ни от тебя, ни от кого-то другого. Будь у тебя хотя бы часть ее лоска, будь ты хоть немного похожа на нее… – Его душили эмоции. – Ты не достойна даже произносить ее имя. Ты обычная давалка, вот и все! Она права – ты всего-навсего потаскуха!

Потрясенная, испуганная Эллен молча посмотрела на него в упор.

– Прошу тебя, не говори мне таких вещей, – она жалобно огляделась, словно моля о помощи, и перешла на шепот. – Стюарт, не делай больше так. Пожалуйста!

Хедли резко схватил ее и прижал к себе, так что у нее затрещали ребра.

– Я больше не могу этого выносить, – выдохнул он. – Все кончено. Я ухожу.

– Нет, – сказала Эллен, ослабев от страха. – Забудь мои слова: фиг с ними. Пожалуйста, прости меня.

Лицо Хедли вспыхнуло, стало уродливо-багровым. Почуяв недоброе, Эллен шарахнулась, когда он ее отпустил. Этот взгляд она уже видела раньше и боялась его больше всего на свете. Хедли собирался что-то сделать – она это знала. Взгляд всегда что-то означал: Эллен непроизвольно прикрыла лицо рукой. Один раз, всего лишь раз, Хедли ее ударил. Но тогда она ударила его первой: дала пощечину. Он тотчас сел на диван и заплакал, как ребенок, а она попыталась его успокоить. После этого Хедли встал и ударил ее в глаз. Но сейчас он не собирался этого делать: он намеревался уйти. Эллен безумно захотелось, чтобы он ее стукнул, избил – все, что угодно, только бы он не уходил, только бы не бросал ее.

– Не надо, – задыхаясь, сказала она и загородила перед ним дверь. Теперь Эллен уже молилась о том, чтобы он ударил ее. – Я не отпущу тебя: ты не сможешь уйти.

Губы Хедли скривились. Он судорожно занес руку: Эллен увидела его поднятый локоть – острый, жесткий треугольник костей под мягкой тканью рукава. Затем Хедли вдруг заворчал и вырвался, после чего нащупывал дверную ручку.

– Береги себя, – двусмысленно сказал он. – Наслаждайся жизнью. Я напишу.

В эту минуту распахнулась дверь, и в темную спальню вошла Салли.