Голоса в темноте
Шрифт:
— Считаете, что я заражена?
— Заражена? — Айрин покосилась на меня, словно принюхивалась к запаху заразы или пыталась вычихать из себя приставучую хворь. — Нет. Но вы вели нормальную жизнь. А затем вас выдернули из нее в кошмар. Теперь вам предстоит вернуться к обыденности, и надо решить, как пережить то, что случилось. Если мы с вами поговорим, надеюсь, я сумею в этом помочь.
Я отвернулась и снова заметила серость мира. А когда заговорила, то обращалась столько же к себе, сколько и к ней:
— Не представляю, как я смогу приспособиться к тому, что на свете
— Встретимся и поболтаем, — предложила Айрин. — Только вам вовсе не обязательно валяться на койке. Поговорим в более приятной обстановке.
— Это было бы чудесно.
— Постараюсь найти местечко, где варят настоящий кофе.
— Лучше лекарства не сыскать.
Айрин улыбнулась, пожала мне руку и ушла. Когда доктор Беддоз только появилась, мне хотелось повернуться к ней спиной и закрыть глаза. А теперь, стоило ей переступить порог, и я с удивлением почувствовала, что мне ее не хватает.
— Сэди?
— Эбби! — Ее звонкий голос звучал тепло, и я испытала облегчение. — Откуда ты звонишь? Ты все еще в отпуске?
— Нет-нет, Сэди, я в больнице.
— Господи, что случилось?
— Ты можешь ко мне приехать? Это не телефонный разговор.
— Откуда вы знаете, что он меня не изнасиловал?
Джек Кросс сидел подле моей кровати и поигрывал туго затянутым узлом галстука. Услышав вопрос, он кивнул и сказал:
— Мы не можем утверждать с абсолютной достоверностью. Но тому нет никаких свидетельств.
— То есть?
— Когда вас доставили в больницу, вас тщательно осмотрели. Ну и все прочее.
— И?
— И не обнаружили признаков сексуального посягательства.
— Хотя бы что-то. — Я ощущала в себе удивительную пустоту. — Что еще случилось?
— Мы восстанавливаем картину, — осторожно заметил Кросс.
— Но...
— И один из тех, с кем мы определенно хотим поговорить, ваш приятель Теренс Уилмотт.
— Так в чем же дело?
— Как бы вы охарактеризовали ваши отношения?
— Почему, черт возьми, я должна об этом говорить? Какое отношение имеет к этому делу Терри?
— Я же вам сказал, мы восстанавливаем картину.
— У нас все в порядке, — ощетинилась я. — Есть, конечно, свои взлеты и падения.
— Что за падения?
— Терри тут ни при чем, если это у вас на уме.
— Что?
— Терри меня не похищал. Да, тот человек изменял голос, и я его не видела, но знаю: это не Терри. Я помню запах Терри, в курсе всех его достоинств и недостатков. Он скоро вернется, где бы он ни был, и вы сможете с ним поговорить.
— Он не за границей.
— Неужели? — Я взглянула на полицейского. — Как вы можете это утверждать?
— Его паспорт в квартире.
— Вот как? Значит, он где-нибудь в Соединенном Королевстве.
— Да, где-нибудь здесь.
Я стояла перед зеркалом и видела перед собой незнакомку. Я больше не была сама собой. Худая женщина с перепутанными волосами и лицом в синяках. Пепельно-серая кожа. Выпирающие кости. Напуганные, остекленевшие глаза. Я была похожа на покойницу.
Я встретилась с доктором Беддоз во дворике больницы, потому что, несмотря на холод, мне ужасно хотелось выйти на улицу. Сестры подобрали мне невероятных размеров землянично-красное пальто. Дворик был явно задуман для того, чтобы давать успокоение нервным больным: он был слишком тенистым для травы, но в нем посадили растения с большими зелеными листьями, а средоточием всего сделали фонтан — бронзовая чаша постоянно переполнялась, и вода бежала из нее наружу. Несколько минут я оставалась там одна и подошла взглянуть на фонтан. Сначала он показался мне приспособлением для разбазаривания воды, но потом я заметила у основания отверстия и предположила, что они всасывали воду в себя. И так беспрестанно — круг за кругом.
Айрин Беддоз принесла нам по кружке кофе и упакованные в целлофан пирожные. Мы сели на сыроватую деревянную скамью, и она показала на влажный орнамент чаши:
— Ее поставили, потому что считается, что это успокаивает и вызывает нечто вроде японского дзена, а у меня от нее мурашки по коже.
— Почему?
— А разве не было кое-кого в аду, кого приговорили целую вечность наполнять водой огромный глиняный кувшин, в котором была дыра?
— Я этого не знала.
— Мне не следовало вам говорить. Испортила впечатление.
— А мне он нравится. Особенно веселый звук.
— В нем весь смысл.
Мне было приятно, но немного странно сидеть на улице солнечным зимним днем. Я только пригубила кофе. Следовало соблюдать осторожность. Я чувствовала, что уже на пределе. Слишком много кофеина — он меня доконает.
— Ну как дела? — спросила она. И ее вопрос показался мне немного неподходящим началом.
— Знаете, что мне не нравится в больнице? Люди прекрасные и все такое, у меня отдельная палата с телевизором, но все-таки что-то не то, когда к тебе входят без стука. Заявляются люди, которых я никогда не видела, — убирают комнату, приносят еду. Те, кто повежливее, здороваются, другие обходятся без этого.
— Вы напуганы?
Я ответила не сразу. Сделала глоток кофе и откусила от пирожного. А затем призналась:
— Да, разумеется. Боюсь думать о том, что случилось, но вспоминаю опять и опять, будто я снова там и никогда не выберусь. На меня наваливается прошлое, точно я под водой — тону в своей памяти. Большую часть времени стараюсь отогнать воспоминания — оттолкнуть от себя. Может быть, это неправильно? Как вы считаете, полезнее дать им волю? — Я не позволила ей ответить. — Еще мне страшно от мысли, что его не поймали. Что он ждет, когда я выйду из больницы, и снова меня похитит. Когда я разрешаю себе так думать, у меня перехватывает дыхание. Все в моем теле словно ломается от страха. Иногда я ощущаю приливы счастья, потому что осталась в живых. Но мне очень хочется, чтобы его поймали. Ведь до того времени я не смогу чувствовать себя в безопасности.