Голоса в темноте
Шрифт:
— Это может оказаться полезным. — Айрин подала мне ручку.
Я пожала плечами и подписала.
— Не завидую вам. А что теперь?
— Я хотела бы, чтобы говорили вы. Мне интересно посмотреть, куда вас это заведет, — ответила она.
И я согласилась, отдалась этому занятию. Айрин Беддоз сходила в больницу и принесла сандвичи, салат и шипучую воду. Солнце двигалось по небу, а я все вспоминала, иногда плакала, когда мне казалось, что в последний год жизнь сделалась сплошной морокой, но главным образом говорила, пока не выдохлась. Во дворе стало темно и холодно, и Айрин отвела меня
На кровати у меня лежал букет нарциссов и записка на использованном конверте: «Жаль, что тебя не было. Ждала, сколько могла. Заеду снова, как только сумею. Миллион поцелуев, думаю о тебе. Сэди».
Ослабев от огорчения, я опустилась на кровать.
— Как проходит расследование?
— У нас нет ничего, чтобы его вести.
— А те женщины?
— Это только пять имен.
— Шесть со мной.
— Если вы... — Кросс остановился и как-то странно посмотрел на меня.
— Если я что-нибудь вспомню, вы узнаете об этом первым.
— Вот это ваш мозг.
— Мой мозг, — повторила я, посмотрев на прикрепленный к светящемуся стеклу компьютерный снимок, и дотронулась до висков. — С ним все в порядке?
Чарли Маллиган улыбнулся:
— На мой взгляд, все отлично.
— Какой-то темный.
— Так и должно быть.
— О, я по-прежнему ничего не могу вспомнить. В моей жизни образовалась пустота.
— Не исключено, что она останется навсегда.
— Дыра в форме беды.
— Но возможно, память станет постепенно возвращаться и заполнит ее.
— Я могу что-нибудь сделать для этого?
— Не волнуйтесь и расслабьтесь.
— Вы не знаете, с кем говорите.
— Бывают вещи гораздо хуже, чем потеря памяти, — заметил врач. — Ну, мне пора.
— К своим мышам?
Он протянул теплую и сильную руку, и я ухватилась за нее.
— Свяжитесь со мной, если что-нибудь потребуется.
«Мне нужно все, что вы способны сделать с моей памятью», — подумала я, но в ответ просто кивнула и попыталась улыбнуться.
— Я где-то читала, что в жизни можно влюбиться всего два, от силы три раза.
— Вы думаете, это правда?
— Может быть. Но в таком случае я влюблялась либо много раз, либо никогда. Доходишь до точки, когда не можешь ни есть, ни спать, чувствуешь себя больной и бездыханной и не знаешь, это счастье или беда. Хочется одного — быть с ним, а остальной мир пусть идет куда подальше.
— Да.
— Я испытывала это чувство много раз. Но оно продолжалось недолго. Иногда несколько дней или до того момента, пока я не ложилась в постель. А потом любовь начинала растворяться, и я видела, что осталась ни с чем. Словно зола после того, как пламя погасло. Думаешь: Господи, что это на меня нашло? Но иногда сохраняется привязанность, чувство, желание. Так разве это любовь? Сильнее всего я влюбилась, когда училась в университете. Боже, как я его обожала. Однако и это длилось недолго.
— Он вас бросил?
— Да. Я плакала неделями. Думала, не переживу.
— А как сложилось с Терри? Чувство к нему оказалось сильнее, чем к остальным?
— По крайней мере продолжительнее. Наверное, сыграло свою роль ощущение долга. Или терпение. — Я рассмеялась, но смех получился какой-то неестественный. — Понимаете, мне кажется, я знаю его самые незначительные интимные детали. Все, что он прячет от других... Более того, чем больше я вижу причин его оставить, тем мне труднее это сделать. Неужели в этом есть какой-то смысл?
— Вы говорите так, словно находитесь в ловушке.
— Вы немного драматизируете. Я просто пустила все по накатанной колее.
— Из которой всеми силами хотели выбраться?
— Постепенно погружаешься в какие-то вещи, но не понимаешь, в каком ты положении, пока внезапно не наступает кризис. Тогда все становится ясным.
— Так вы утверждаете...
— Что это мой кризис.
На следующий день, когда Айрин пришла в мою комнату... Мою комнату! Я поймала себя на слове. Разве я собираюсь провести здесь остаток жизни? Неужели не сумею приспособиться к внешнему миру, где мне придется самой покупать для себя вещи и принимать решения?
Она была, как всегда, сдержанна. Улыбнулась и спросила, как я спала. В реальном мире люди время от времени интересуются самочувствием других, но не потому, что хотят об этом знать. Надо просто ответить: «Хорошо». Они не станут уточнять, как вы спали, что ели, каковы ваши ощущения.
Им это просто неинтересно. А Айрин Беддоз надо было знать все. Она смотрела на меня умными глазами и ждала, чтобы я заговорила. И я сообщила ей, что спала превосходно, но покривила душой. Да, мне предоставили отдельную палату, но поскольку она располагалась не на острове посреди Тихого океана, каждую ночь примерно в два тридцать меня непременно будила криком какая-нибудь дама. К ней приходили, ею занимались, а я продолжала лежать, смотреть в темноту, думать, что значит быть мертвой, и вспоминать голос в подвале.
— Да, превосходно, — сказала я.
— Пришла ваша история, — начала Айрин. — Из вашего лечебного учреждения прислали общую историю болезни.
— Господи, я совершенно забыла, — ответила я. — Наверное, там много всякого, что можно взять и использовать в качестве улики против меня?
— Почему вы так говорите?
— Просто шучу. Хотя вы можете возразить, что нет таких вещей как «просто шутка».
— Вы мне не рассказали, что лечились от депрессии.
— А разве такое было?
Айрин сверилась с записной книжкой.
— В ноябре 1995-го вам прописали ССРИ.
— Что это такое?
— Антидепрессант.
— Не помню.
— Постарайтесь вспомнить.
Я немного подумала. 1995-й. Университет. Разрыв.
— Должно быть, это случилось, когда я рассталась с Джулзом. Я вам вчера о нем рассказывала. Я была в ужасном состоянии, думала, что мое сердце разбито, я не вылезала по утрам из постели, все время плакала и не могла остановиться. Удивительно, до чего много в человеке влаги. И тогда подруга заставила меня обратиться к нашему университетскому врачу. Он прописал мне таблетки, но не помню, чтобы я их принимала. — Я осеклась и рассмеялась. — Только не подумайте, что речь идет об амнезии. Просто я не придаю этому значения.