Голоса в темноте
Шрифт:
— Почему вы мне раньше об этом не сказали?
— В восемь лет мне подарили на день рождения перочинный нож. Через несколько минут я уже пыталась разрезать толстую деревяшку в саду и попала по пальцу. — Я показала левую руку: — Видите, здесь до сих пор маленький аккуратный шрам. Стоит мне посмотреть на него, и я представляю, как лезвие срывается и кромсает палец. Об этом я тоже не рассказывала.
— Эбби, мы с вами говорили о ваших настроениях, о том, как вы реагируете на стресс.
— Хотите сказать, забыла — как не помню того, каким образом меня похитили? Но я же вчера исповедовалась, когда мы разговаривали.
— И ни словом не обмолвились, что лечились.
— Только потому, что не считала это существенным. У меня была в университете связь, потом все разладилось, и я впала в депрессию. Разве это важно? Хорошо, согласна, все важно. Наверное, я не упомянула об антидепрессантах, потому что чувствовала себя покинутой.
— Покинутой?
— Конечно. Я его любила, а он меня нет.
— Просматривая вашу историю болезни, я интересовалась вашей реакцией на другие случаи стресса в жизни.
— Но если вы решили сопоставить сидение в подвале в плену у человека, который грозит вас убить, и разрыв с другом или борьбу с экземой, от которой я не могла избавиться два года, — вы дошли до этого места в истории болезни? — то будьте уверены: сравнение невозможно.
— Есть одно общее — все это происходило с вами. Стало эпизодами вашей жизни. Я ищу стереотипы. Все, что случается, в какой-то мере влияет на человека. Надеюсь, что смогу вам помочь, чтобы изменения были не к худшему.
— Но в жизни происходят вещи, которые нехороши по своей сути. Вроде того, что случилось со мной. С этим ничего не поделаешь — такие испытания не могут иметь хороших последствий. И единственное, что мне теперь кажется важным, — пусть поймают и посадят за решетку того страшного человека, чтобы он не смог ни с кем учинить ничего подобного. — Я посмотрела в окно: над крышами синело небо. Я не ощущала уличного холода, но каким-то образом могла его видеть. И от этого ненавистная больничная палата показалась невыносимо душной. — И вот еще...
— Что?
— Мне очень надо отсюда выйти. Нужно возвратиться к нормальной жизни. Конечно, нельзя так просто собраться, надеть позаимствованную в больнице одежду и отправиться восвояси, хотя, когда начинаю задумываться, я не понимаю суть такого запрета. Но я хочу сообщить доктору Бернзу, что завтра ухожу. А если вам необходимо со мной встретиться, мы договоримся и я приду, куда вы скажете. Но я не могу больше здесь оставаться.
Айрин Беддоз всегда вела себя так, словно я говорила именно то, что она ожидала, и все ей было понятно.
— Может быть, это и правильно, но нецелесообразно, —
— Можно мне прийти?
— Что?
— Можно мне прийти на собрание?
Впервые растерялась даже Айрин.
— Боюсь, что это невозможно, — ответила она.
— Вы хотите сказать, что я могу услышать неприятные для себя вещи?
Она ободряюще улыбнулась:
— Вовсе нет. Но пациенты не посещают врачебные конференции. Таковы правила.
— Просто я начинаю смотреть на свою болезнь как на расследование, в котором участвую сама.
— Ну что вы... Я приду к вам сразу после собрания.
Мой взгляд был прикован к окну.
— Буду паковать чемодан, — сказала я.
В тот день я не видела Джека Кросса — он был слишком занят. Ко мне пришел другой, менее важный полицейский — констебль Лэвис. Он был из тех высоких людей, которые постоянно сутулятся, словно боятся удариться головой даже в такой комнате, как моя палата, не менее девяти футов высотой. Чувствовалось, что он дублер, но держался Лэвис дружески, словно мы с ним были вместе, а все остальные против. Он сел на стул рядом с кроватью, который показался под ним до смешного маленьким.
— Я пыталась связаться с Кроссом, — сказала я.
— Его нет в конторе, — объяснил полицейский.
— Так мне и ответили, — кивнула я. — Но я надеялась, что он мне позвонит.
— Кросс занят, — заметил Лэвис. — Он послал меня.
— Я собиралась ему сказать, что ухожу из больницы.
— Отлично. — Он произнес это так, будто заранее знал, что я скажу. — Я все передам. А меня послали обсудить парочку вещей.
— Каких?
— Хорошая новость, — радостно объявил он. — Ваш приятель. Терри Уилмотт. Мы начали о нем немного беспокоиться. Но он объявился.
— Работал или загудел?
— Он ведь немного выпивает?
— Иногда.
— Я вчера с ним встретился. Он был довольно бледен, но в общем в порядке.
— Где он был?
— Сказал, что болел. И останавливался в доме приятеля в Уэльсе.
— Похоже на Терри. А еще он что-нибудь сказал?
— Ему нечем было особенно поделиться.
— Что ж, тайна прояснилась. Я ему позвоню.
— Так он с вами еще не связался?
— Нет.
Лэвис смутился. Судя по всему, он был из той категории взрослых, которые краснеют, спрашивая время.