Голова лошади
Шрифт:
— Нет, нет! — сказала она. — Ты…
— Ирэн, ты говорила кому-нибудь, что я дурак?
— Энди, я вовсе не считаю тебя дураком.
— Но это так, Ирэн, я круглый дурак.
— Нет,
— Ирэн… — сказал он.
— Да?
— Ирэн…
— Я не игрок, Энди.
— Я тоже не игрок, — сказал он и не услышал ответа. Он испугался, что она положила трубку, и с тревогой ждал, чтобы она снова заговорила, а затем сказал:
— Ирэн? Ирэн, ты…
— Я… я здесь, — сказала она.
— Слушай… Послушай, ты не плачешь? Ирэн…
— Энди, Энди, — сказала она.
— Я… я могу приехать?
Она не отвечала.
— Скажи «да», Ирэн.
Она все молчала.
— Ирэн? Скажи «да». Пожалуйста!
Он услышал ее вздох.
— Да, — сказала она.
— Да?
— Да, приезжай, — сказала она. — Наверное, я ненормальная.
— Я люблю тебя, — сказал он.
— Хорошо, —
— Буду у тебя через минуту, — сказал он.
— Хорошо.
— То есть, конечно, не через минуту, потому что у меня всего пять центов. Так что немного позже, это займет некоторое время.
— Время у нас есть, — сказала она.
— Да, — ответил он, — время у нас есть.
— Но все равно поторопись, — сказала она и положила трубку.
Он повесил трубку на рычажок и присел на корточки в будке, чувствуя, как сырой апрельский ветер задувает внутрь, глядя на замусоренный клочками бумаги пол будки. Он долго сидел так рядом с грязными обрывками старой газетной бумаги, которые ветер швырял к его ногам, и думал об игре, которой отдался всей душой и в результате оказался полностью проигравшим, и ему нестерпимо хотелось плакать. А затем он подумал о той игре, которой собирался заняться теперь, о самой крупной и важной игре из всех возможных, и тогда он коротко кивнул себе, встал на ноги и, покинув будку, зашагал, направляясь назад, в Манхэттен.