Головнин. Дважды плененный
Шрифт:
По-иному вели себя с русскими коренные обитатели, индейцы. Распознав характер пришельцев, они крепко подружились с ними. Жена Кускова, освоив диалект индейцев, учила грамоте их детей, индианки выходили замуж за «промышленных» русских. Жители свободно, в одиночку охотились в соседних лесах, ночевали в стойбищах индейцев.
В прошлом году Кусков по просьбе Гагемейстера заключил с главными вождями краснокожих договор, по которому индейские племена добровольно уступили россиянам все окрестные земли. Один из их вождей, Валенила, узнав, что Кусков со дня на день ожидает прихода судна с Гагемейстером, отправился в залив Румянцева…
Стоя на высоком отвесном берегу океана, Иван Кусков временами поднимал подзорную трубу, вглядывался в далекий рейд залива Румянцева. А из стремнины, под ногами, едва доносился шум прибоя. Неделю бесновался океан. Сто шестьдесят шесть ступеней, вырубленных в скале, вели от прибрежной полосы, сюда, наверх и к стенам крепости.
Вскинув подзорную трубу, Кусков наконец-то увидел в далеком мареве едва приметные белоснежные паруса. Он крикнул алеутов:
— Готовьте три байдары, пойдем в бухту, там корабль с правителем.
На полпути, часа через три, навстречу им из залива Румянцева спешила байдарка. Служитель компании передал письмо Головнина.
— В бухте стал на якорь корабль «Камчатка» под командой их благородия капитана Головнина. Они просят у вас провизии, мяса, зелени и прочее.
Кусков отправил одну байдарку обратно в крепость готовить припасы.
Перед заходом солнца он поднялся по трапу на борт «Камчатки».
— А я ожидал господина правителя, — признался Кусков.
— Он задержался в Монтеррее, потому меня просил зайти в Росс, передать вам некоторые припасы и бумаги для отправки в Россию. — Головнин тоже говорил откровенно. — Да я и сам о том подумывал. Быть в ваших краях и не побывать на берегу. Далеко ли здесь стойбище индейцев?
— Час ходу на лошадях.
— Вот и чудесно. Ветер будто заходит к весту, прибой утихомирился, и мы завтра же съедем на берег.
Экипаж утром возил воду с берега, матросы в речке стирали белье, а командир отправился в стан к индейцам. С большим почтением встретил его вождь Валенила. Узнав, что гость из далекой столицы России, он через переводчика-алеута попросил:
— Мы считаем русских своими братьями, в отличие от наших смертельных врагов, испанцев. Мы готовы со своими племенами стать под вашу державу.
— Сие большая политика нашего государя, но я доложу о вашем желании.
Все выпытывал Головнин у индейцев. Питались они неприхотливо — всем живым вокруг, кроме ядовитых змей. Охотились на оленей самые ловкие, напялив чучело головы оленя и прикрывшись шкурой, пробирались в пасущиеся стада и били зверя. В полях много дикой ржи, в лесу — желудей.
На следующий день вождь Валенила вдруг пожаловал на «Камчатку». Ходил по палубам, трогал пушки, одобрительно цокал языком. После угощения в каюте командира через алеута пояснил цель визита.
— Наши люди настолько преданы русским, что мы не в силах ждать решения вашего государя. — При этих словах Валенила привстал. — Мы очень просим дать нам российский стяг. Каждый раз, когда к этим местам приблизится русское судно, мы будем подымать флаг России. Это означает, что мы ваши подданные.
Головнин впервые столкнулся с такой неподдельной привязанностью и симпатиями к России. Он вызвал шкипера Петра Лобанова.
— Сыщи-ка самый крупный флаг российский, трехцветный, и принеси.
Увидев в руках у командира развернутый флаг, Валенила встал, отступил на шаг, приложил руку к сердцу.
— Береги сие знамя, — торжественно сказал Головнин, передавая ему флаг, — он стоит крови и жизни многих сыновей России.
Вождь бережно принял полотнище, приложил его ко лбу и сердцу.
— Мы будем оберегать его пуще наших жизней… Едва байдара отвалила от трапа, на верхней палубе, по кубрикам разлилась трель боцманской дудки, репетуя команду:
— По местам стоять! С якоря сниматься! Паруса ставить!
Шлюп, одевшись парусами, направился на рейд форта Росс. Головнин не терял надежды побывать в крепости, но океан и небо и на этот раз встали на его пути. На переходе ночью заморосило, небо заволокло тучами, утром нашел туман. «Камчатка» легла в дрейф, к борту подошла большая лодка.
— Господин Кусков приглашает вас и господ офицеров побывать у него, — передал командиру служитель.
— Передай нашу признательность Ивану Александровичу, но я в такую непогоду оставить под парусами шлюп не могу. А ты скажи ему, что мы ждем его самого в гости.
Кусков не замедлил себя ждать, привез свежие припасы.
— Вот вам копия акта, что вы просили. В нем значится, что земля здешняя навеки индейцами уступлена русским.
За ужином разговорились, Головнин хвалил Кускова, а тот вдруг сказал:
— Через годик-другой отъедем с супругой в родные края, на вологодскую сторону, уже порешили.
— С чего так? — удивился Головнин.
— Нынче мой благодетель Баранов Александр Андреевич покидает нашу землю. А я без него не смогу, пусто станет на душе.
Головнин разлил из графинчика наливки, чокнулись.
— Вы-то в какие места отсюда? — поинтересовался Кусков.
— На Сандвичевы острова.
— Хаживали туда наши посудины, благодатные места, рай земной, сказывают. Попутного ветра вам…
Покидая рейд, Головнин, скупой на похвалы, отметил множество славных дел Кускова, а в конце заметил: «Г-н Кусков умеет пользоваться добрым свойством климата и плодородием земли; он такой человек, которому подобного едва ли компания имеет другого в службе; и если бы во всех ее селениях управляли такие же Кусковы, тогда бы доходы ее знатно увеличились и она избежала бы многих нареканий, ныне директорами ее без причины претерпеваемых».